Он улыбнулся и ушёл, будто ничего важного не случилось. А в мастерской повисла тишина. Дурнев только хмыкнул:
— Теперь у нас не мастерская — а филиал академии. Снабжение на доверии, аппаратура по кускам, но зато — всё в дело.
— И в цель, — добавил Громов. — Главное — в цель.
В ту ночь работали молча. Доски поддавались плохо — дерево отсырело. Фотоаппарат закрепили на новую платформу — с тумблером защиты от перегрузки. Электропроводку дублировали дважды.
Громов даже вырезал на корпусе «4» — не ради счёта, а чтобы не повторять ошибок предыдущего. Теперь — "Комар-4".
На двери мастерской повесили листок:
НЕ ВХОДИТЬ. ИДЁТ СБОРКА. С 2:00 до 8:00.
Подписано:
Инженер Громов и сержант Дурнев.
*****
Часть 2: Полёт в слепую
Наутро поднялся ветер — пронизывающий, с ледяной крупой, которую хлестало в лицо как стекло. Над линией фронта стояла мутная серая пелена, и только по глухим грохотам в стороне балки Лозовой можно было понять: идут тяжелейшие бои.
"Комар-4" стоял на старой катапульте, усиленной металлическими подпорками. Корпус стал плотнее, нос - чуть вытянут, как у коршуна. Под крылом — два узла для фотофиксации: один с "Лейкой", другой — импровизированный, с примитивной кассетой.
Громов ещё раз прошёлся по соединениям, проверил таймер. Дурнев держал наготове стартовый рычаг, кутаясь в воротник.
— Если не вернётся — хоть один снимок останется, — проговорил Громов. — Он выпадает по завершению маршрута. Пружина и шплинт.
— А если вернётся — будет два источника информации. А если не вернётся — опять собирать, — буркнул сержант. — Лучше бы люди летали, честное слово. А то птица эта может загреметь, как фанера над Парижем.
— А у людей — жизнь. У “Комара” — фанера. Пусть лучше фанера падает.
Громов поднял руку.
— Запускай.
Дурнев дёрнул рычаг. Щелчок. Взрыв пружин. "Комар-4" выстрелил вперёд, чуть клюнул носом, но быстро выровнялся. Ветер качал его, кидал, но он держался. Исчез в просвете между кронами деревьев.
Ожидание длилось почти сорок минут.
Сначала молчали. Потом начали переминаться. Один связист потянулся за махоркой, другой ушёл к буржуйке, Громов стоял с блокнотом. Лицо — каменное.
— Если не вернётся — это уже система, — сказал Дурнев. — Что-то не так.
— Или ветер. Или рельеф. Или просто не долетел. Мы тянем слишком далеко.
— А штаб требует точно, как в прошлый раз.
— Значит, следующий надо делать иначе.
"Комар-4" не вернулся.
К вечеру от разведгруппы пришла весточка — в роще, на восточном склоне балки, обнаружен разбитый корпус с цифрой"4". Фотоаппарат — отсутствует. Кассеты — нет.
Громов выдохнул:
— Кассету сбросил. Значит, где-то должна быть.
Ночью, в землянке разведки, Алексей сам разбирал механизм. Один из бойцов — тихий парень из Воронежа — нашёл кассету среди обломков сучьев и снега. Корпус помят, но цел.
В свете коптилки он разрезал корпус, достал плёнку. Обернул в сухую тряпку, вложил в коробку.
Наутро проявляли в мастерской. Снимки — грубые, смазанные, но в двух кадрах — чёткая колонна, маскировка из брёвен, и характерный тент на тягаче: немецкий "Хорх", с гаубицей на прицепе.
— Вот они и есть, — сказал Дурнев. — Не зря летали.
— Теперь главное — доказать, что это не разовая удача.
В штабе командир просмотрел снимки молча.
— Фото есть — беспилотника нет. Нужно что-то менять.
Он поднял глаза.
— Готовьте новый аппарат, товарищи инструктора. Нам воевать нужно, а для этого воздушная разведка вот как нужна.
Алексей сжал зубы:
— Будет. Следующий — с компенсацией по ветру. И сброс фото — по ветке маршрута. Два узла, два шанса.
— Срок — двое суток.
В мастерской Дурнев закрыл дверь и тяжело опустился на ящик.
— Ты представляешь, как он падал? Разбился в клочья. А мы тут, значит, снова будем собирать. Всё по новой.
— Пока они бьют точно — будем. Пока мы живы — надо.
Он поднял старую фанеру, уже испещрённую резами.
— “Комар-5” будет без номера. Он — не один. Он — следующий.
Алексей промолчал. Взял карандаш и начал снова.
За стенами трещал фронт. А в подвале — начиналась новая сборка. Все для фронта. Все для Победы.
Часть 3: Разворот
С утра снег ложился ровно. Мелкий, липкий — он не метался по ветру, а будто стелился по земле. День был тихим, как перед бурей. Фронт будто замер, хотя под Сталинградом тишина всегда была обманчива.