Машина, в которой ехал Громов, свернула с основного шоссе и, пробиваясь сквозь засыпанную снегом просеку, въехала на территорию аэродрома. Над широким полем возвышались силуэты тяжёлых четырёхмоторных Пе-8. Их фюзеляжи поблёскивали на солнце инеем. Возле самолётов сновали фигуры в летных куртках и тёмных тулупах: летчики, техники, штурманы, радисты.
У входа в штаб аэродрома Громова встретил офицер в тёмно-зелёной шинели.
— Инженер Громов? — спросил он, сверяя бумаги. — Прошу следовать за мной. Генерал-полковник Голованов вас ожидает.
В комнате коменданта аэродрома было жарко натоплено. За деревянным столом сидел широкоплечий человек высокого роста, в простом комбинезоне поверх гимнастёрки. На плечах — генеральские петлицы. Его острые глаза сразу задержались на Громове.
— Здравствуйте, товарищ Громов! Будем работать вместе, — сказал он негромко, но с внутренней энергией, пожимая руку инженеру . — Садитесь.
Громов сел на жёсткий стул у стола.
— Из Сталинграда, значит? — спросил Голованов.
— Так точно, товарищ генерал-полковник.
Голованов слегка кивнул.
— Там ваши аппараты хорошо поработали. Теперь задача иная. Приказ Верховного вам ясен?
— Вполне.
— Разведка вражеских объектов над Берлином, — чётко сказал Голованов. — Перед ударами авиации дальней действия нам нужно выяснить местоположение сталелитейных и машиностроительных цехов. Это главная задача.
Он протянул руку к карте, разложенной на столе. Берлин был в центре окружённого кружка.
— Все действия мы отработаем сначала в нашем небе. Хорошо?
— Понял.
Голованов поднялся.
— Пойдёмте на полосу. Покажу, как будем работать.
На стоянке техники суетились у одного из Пе-8.
Громов увидел деревянные контейнеры длиной около трёх метров. Они стояли на специальных салазках под крыльями. Техники закрепляли их стальными тросами.
— Ваши аппараты пойдут в таких контейнерах, — объяснил Голованов. — При достижении зоны старта открываем люки, сбрасываем контейнеры. Далее — запуск электродвигателей, автоматический выход на боевую высоту.
Он внимательно посмотрел на Громова.
— Автономное управление. Без лишних сигналов. Поняли?
— Так точно. Предусмотрен автопилот и запись маршрута. В случае потери сигнала — самоликвидация по таймеру.
Голованов удовлетворённо кивнул.
— Сколько дронов можно поднять? - спросил Голованов.
— До трёх с одного борта.
— Принимается.
Тренировки начались в этот же день.
Первый запуск проводили в учебной зоне над аэродромом. Погода стояла переменчивая: редкий снег, ветер с порывами. Пилот тяжёлого Пе-8 аккуратно вывел машину на взлёт, ушёл на высоту шести тысяч метров.
В бомболюке радисты проверяли связь, операторы дронов готовили аппараты.
— Готовность первая, — докладывал радист по рации.
— Готовность вторая, — вторил оператор.
— Отделение контейнера! — прозвучала команда.
Контейнер с дрон-комплексом плавно ушёл вниз, стабилизируясь в воздушной струе. Через несколько секунд Громов, наблюдая с земли через переносной приёмник, увидел слабые сигналы автопилота: аппарат шёл по курсу, начинал набор высоты.
Но не всё шло гладко. При втором запуске один контейнер заело в держателях. Сработала аварийная сбросная система, и техника вручную расцепила его.
На земле Громов внимательно осмотрел аппаратуру.
— Пружины направляющих подмерзают, — сухо заметил он техникам. — Меняем сплавы на морозостойкие.
Ошибок в этой работе допускать было нельзя.
Вечерами в офицерской палатке шли совещания.
Штурманы, пилоты, техники и операторы сидели за грубым столом, на котором лежали схемы маршрутов, списки оборудования, расчёты запасов топлива.
Голованов, опершись кулаком о стол, говорил:
— Время выхода над зоной старта — четыре часа ноль минут. Высота — шесть тысяч пятьсот. Контроль высоты — постоянный. Связь с аппаратами через отдельный канал. Нарушение радиомолчания только по приказу.
Он останавливал взгляд на каждом.
— Берлин не прогулка по зимнему лесу. Работать будем с холодным расчётом.
За дверью палатки завывал ветер. Где-то вдалеке хлопали капоты двигателей, грузовики подвозили новые ящики с оборудованием.
Ночь над аэродромом была черной и беззвездной.
*****
Подготовка к вылету
На аэродроме пахло керосином, холодным железом и мартовским снегом. Температура держалась около минус десяти, лёгкий ветер тянулся с востока. На столбах висели тусклые прожекторы — один из них моргал, будто символизируя не самую спокойную обстановку накануне вылета на Берлин.