— Включить обогрев! Крылья, винты — всё!
Гул сменился сипением — включилась антиобледенительная система. Через пару минут иней начал осыпаться с фонаря кабины. Но напряжение не отпускало: одна ошибка — и будет уход в штопор.
На высоте шести тысяч стояли, как гвозди. За бортом — минус сорок. Лица у штурманов посерели от холода и усталости, но никто не проронил ни слова.
Наконец — сигнал с третьего борта:
— До цели сто двадцать километров. Начинаем снижение до эшелона пять тысяч восемьсот.
Громов услышал, как оператор на борту пересекает его взгляд.
— Это что, мы почти там, товарищ инженер?
— Это значит — сейчас начнётся самое главное.
В 04:17 — команда: «Открыть люки. Подготовить первый контейнер.»
С лязгом открылись створки в днище. В лицо ударил поток воздуха. Громов проверил подключение к дрону — канал был стабилен. Первый аппарат включился, мотор прошёл прогрев.
— Контакт зелёный. Пуск возможен.
— Сброс, — сказал командир.
Вниз ушёл контейнер, через пять секунд — старт.
— Есть! Летит! — воскликнул радист.
Второй дрон повёл себя капризно. Несколько раз терял сигнал.
— Он крутится, — заметил оператор. — Стабилизатор качает.
— Таймер автозапуска? — спросил Громов.
— Включён. Сброс по резервной схеме.
Контейнер ушёл — молчание. Полминуты не было сигнала. Потом — вспышка на приёмнике.
— Есть! Канал восстановлен. Он в строю.
Третий и четвёртый аппараты пошли чётко, без заминок.
Когда последний дрон исчез в темноте, командир закрыл створки.
— Возврат по южной дуге. Курс сто двадцать пять.
Громов опустился на скамью, отстегнул шлемофон. Главное уже произошло: они запустили машины. В Берлине их не ждали. И не увидели.
Он взглянул на индикатор передачи — зелёный свет мерцал ритмично.
Теперь немецкий тыл был под прицелом.
*****
Путь обратно шёл дугой — южнее зоны основного огня. Самолёты шли на высоте пяти тысяч. В эфире царила глухая тишина. Только иногда потрескивал сигнал с борта — короткие шифрованные импульсы от дронов, ещё находившихся в эфире.
— Остаток горючего — семьсот литров, — сухо отрапортовал штурман. — До основной базы не дотягиваем.
— Уходим на Орловку. Полоса есть, приёмная — готова. Режим посадки — по внешним огням, — подтвердил командир.
В трюме Пе-8 радист проверял синхронизацию приёмников. Громов, нахохлившись в меховом полушубке, вглядывался в сигнальные полосы.
— Первый и третий аппараты на связи. Передают. Сигнал чистый, — сказал оператор. — Четвёртый был, но пропал. Вероятно, сбит.
— Или таймер, — отозвался Громов. — Они выходят из города, значит, можно запускать утилизацию.
На борту Пе-8 дроны не возвращались. Это было и технически, и физически невозможно. Они передавали данные в реальном времени — через радиоканал — прямо в фюзеляж бомбардировщика. Там шла синхронная запись на плёнку. Всё было рассчитано: частота, направление антенн, компенсация по качке.
После выполнения маршрута дроны не падали в Берлине — это было бы слишком простой добычей для немецкого Абвера. Они автоматически уходили на внешний радиус — за пределы городской застройки, в сторону лесных участков южнее города, где были заданы координаты для самоуничтожения. Там включалась аварийная система: плавкое кольцо перегорало, обесточивая цепь управления. Иногда использовался термозаряд с задержкой.
Посадка в Орловке была резкой. Колёса врезались в бетон с сухим грохотом, борт дёрнулся, но выровнялся. Моторы выдохлись, кабина заполнилась паром. Все молчали — только слышался треск плёнки, ещё вращавшейся в приёмном блоке.
Просмотр начался в помещении штаба. На стене — белая простыня, на столе — проекционная установка. С экрана стекали кадры: узлы, склады, железнодорожные ветки. Изображение было не чётким, но разборчивым.
— Стоп, — приказал Громов.
Оператор замедлил. Показалась длинная крытая платформа — на ней стояли цистерны, одна за другой. Слева — кирпичный ангар с надписью «Munitionslager» — склад боеприпасов. За ним — сеть рельсов, уходящих в сторону.
— Это южный заводской сектор. Работают по шести направлениям. Вот он, цех, где клепают корпуса для брони.
Дальше — район с плотно стоящими зданиями. Один из кадров задержался.
— Узнаёте? — спросил оператор.
— Рейхсканцелярия, — тихо сказал Громов. — Вот она. Южный фасад, внутренний двор. И даже, кажется, караульная.
Изображение подрагивало, но оставалось убедительным. Отчетливо различались фрагменты купола и шпиль радиостанции на соседней крыше.