Глава 19
/Сэм
Проснулся я как от толчка и какое-то
время лежал, хлопая глазами, и пытался
сообразить, что меня разбудило.
События вчерашнего вечера разом
нахлынули на меня, и я понял, что
разбудил меня не шум, а ощущение:
ладонь, лежащая на моем локте. Грейс
перевернулась во сне, и я не мог отвести
глаз от ее пальцев на моей коже.
Здесь, рядом с девушкой, которая спасла
мне жизнь, моя человеческая суть
казалась величайшей победой.
Я повернулся на бок и стал смотреть,
как она спит; спутанные волосы,
падающие налицо, колыхались
от ее мерного дыхания. Во сне она
казалась абсолютно уверенной в том,
что ей ничто не грозит, абсолютно
безмятежной, как будто мое соседство
ничуть ее не беспокоило. И это тоже
была крошечная победа.
Я услышал, как по дому начал ходить
ее отец, и замер, готовый в любой миг
соскочить с кровати, если он придет
будить Грейс в школу. Сердце у меня
колотилось стремительно и бесшумно.
Однако он ушел на работу, благоухая
лосьоном после бритья: можжевеловый
запах ударил мне в нос из-под двери.
Следом за отцом собралась уходить и
мать; она оглушительно громыхала
чем-то на кухне и нежным голосом
чертыхнулась, прежде чем захлопнуть
за собой дверь. У меня в голове не
укладывалось, что ни один из них не
заглянул к Грейс, чтобы убедиться,
что их дочь жива и здорова, тем более
что накануне они вернулись домой
глубокой ночью и не видели ее. Однако
дверь оставалась закрытой.
Как бы там ни было, в медицинском
костюме я чувствовал себя по-дурацки,
к тому же в эту ужасную погоду, какая
бывает в межсезонье, толку от него
все равно никакого не было, так что,
пока Грейс спала, я выскользнул из
комнаты; она даже не пошевелилась.
Очутившись на заднем крыльце, я
остановился, нерешительно глядя
на серебристую от инея траву. Хотя
я позаимствовал у ее отца пару
резиновых сапог, холодный утренний
воздух все равно пощипывал через
голенища мои голые лодыжки. Меня
немедленно накрыло тошнотворным
предчувствием превращения.
«Сэм, — сказал я себе, надеясь, что мое
тело поверит в это. Ты — Сэм».
Мне нельзя было замерзать, я вернулся
в дом за чем-нибудь теплым. Чертова
погода. Куда подевалось лето? В
захламленном шкафу, пропахшем
старьем и нафталином, я откопал
ярко-голубую дутую куртку, в которой
стал немедленно похож на дирижабль,
и уже с большей уверенностью вышел
во двор. Ножищи у отца Грейс были
как у йети, так что я пошлепал в лес с
грацией белого медведя, попавшего в
кукольный домик.
Несмотря на холодный воздух, от
которого дыхание белым облаком
стыло у меня перед носом, я не
мог не восхищаться лесом, одетым
в насыщенные краски осени,
поразительно красной и желтой
листвой, яркой лазурью неба. Волком
я никогда не обращал внимания на
такие мелочи. Однако едва я начал
пробираться к тайнику, где хранил
свою одежду, как немедленно пожалел
о тех возможностях, которые стали
недоступны для меня в человеческом
обличье. Хотя все мои чувства
остались обостренными, я уже не мог
отыскать по запаху многочисленные
звериные тропы и почуять во влажном
воздухе признаки того, что днем
должно потеплеть. Обычно я слышал
механическую симфонию мчащихся
по шоссе легковых автомобилей и грузовиков и мог определить размер и
скорость каждой машины. Но теперь я
чувствовал лишь дымный запах осени,
горящей палой листвы и полумертвых
деревьев и улавливал лишь низкий,
еле различимый гул моторов где-то
вдалеке.
В обличье волка я почуял бы
приближение Шелби еще задолго до
того, как она показалась мне на глаза.
Сейчас же она подобралась ко мне
практически вплотную, прежде чем
я почувствовал чье-то приближение.
Волоски на шее встали дыбом, и меня
охватило тревожное ощущение, будто
кто-то дышит мне в такт. Я обернулся и
увидел ее; она была крупная для самки,
а ее белый мех при дневном свете
казался обыденно желтоватым. Похоже,
она спаслась из вчерашней бойни без
единой царацинки. Слегка прижав уши,
она склонила голову и оглядела мой
комичный наряд.
— Чшш, - произнес я вслух и протянул
руку раскрытой ладонью вверх, чтобы
она могла обнюхать меня. — Это я.
Она с отвращением скривилась и
медленно попятилась — должно быть,
учуяла исходивший от меня запах
Грейс. Я тоже его чувствовал; даже
сейчас от волос, соприкасавшихся с ее подушкой, и от руки там, где кожи
касались ее пальцы, исходил слабый
аромат мыла.