На теперешнем участке мы сидели
на потертом сиденье видавшего
виды «форда-бронко» на краю
заброшенной, заросшей автостоянки
на окраине города. Смутно начинала
вырисовываться общая картина,
зыбкий портрет чего-то такого, что я
всегда считал для себя недоступным.
Грейс задумчиво погладила руль и
обернулась ко мне.
- Давай сыграем в «Двадцать
вопросов».
Я удобно устроился на пассажирском
сиденье с закрытыми глазами, греясь
в лучах послеполуденного солнца,
бивших сквозь лобовое стекло. Мне
было хорошо.
- А ты разве не собираешься
посмотреть на машины? Вообще-то,
когда идешь что-то покупать, не
мешает для начала рассмотреть все,
что предлагают. Это правило любого
шопинга.
— Я в шопинге не спец, — сказала Грейс.
— Обычно я вижу то, что мне нужно, и
беру это.
Мне стало смешно. Я уже начинал
понимать, насколько подобное
заявление в духе Грейс.
Она шутливо насупилась и скрестила
руки на груди.
- Вернемся к вопросам. Это даже не
обсуждается.
Я оглядел площадку, чтобы убедиться,
что ее владелец еще не успел
отбуксировать из леса машину Грейс,
здесь, в Мерси-Фоллз, буксировкой и
продажей подержанных автомобилей
занималась одна и та же компания.
– Ладно. Только, чур, неудобных
вопросов не задавать.
Грейс придвинулась ко мне поближе
и чуть сгорбилась, застыв в позе,
которая была зеркальным отражением
моей собственной. Судя по всему,
это и был первый вопрос: ее бедро,
прижатое к моему бедру, ее плечо,
соприкасающееся с моим плечом, ее
туго зашнурованная кроссовка поверх
моего поношенного ботинка. Сердце у
меня заколотилось, дав ей ответ лучше
всяких слов.
Голос Грейс прозвучал по-деловому,
как будто она понятия не имела, что со
мной делает.
- Я хочу узнать, из-за чего ты
превращаешься в волка.
Это было просто.
- Когда температура снижается, я
становлюсь волком. Пока холодно
только по ночам, а днем тепло, я
чувствую приближение превращения,
а потом холодает окончательно, И Я
превращаюсь в волка до самой весны.
- И все остальные тоже?
Я кивнул.
- Чем дольше ты волк, тем теплее
должно быть, чтобы ты превратился
в человека. — Я немного помолчал,
решая, говорить ей сейчас об этом или
нет. — Никто не знает, сколько лет будет
превращаться туда-сюда. Для каждого
волка этот срок свой.
Грейс молча смотрела на меня — точно
с таким же выражением она смотрела
на меня шесть лет назад, лежа на
снегу. Сейчас я мог расшифровать его
не больше, чем тогда. Горло у меня
перехватило в ожидании ее ответа,
но, к счастью для меня, она задала
следующий вопрос.
— И сколько вас таких?
Я не мог назвать ей точную цифру,
потому что многие из нас больше не
были людьми.
Около двадцати.
Чем ты питаешься?
– Крольчатами. - Она нахмурилась,
и я с ухмылкой добавил: — И
взрослыми кроликами тоже. Я
против дискриминации кроликов по
возрастному признаку!
Следующий вопрос проследовал без
промедления.
- Что было у тебя на морде в тот вечер,
когда ты позволил мне прикоснуться к
тебе?
Голос у нее не изменился, но глаза
чуть сузились, как будто она не была
уверена, хочет ли узнать ответ.
Мне пришлось напрячься, чтобы
вспомнить ту ночь: ее пальцы,
погруженные в мой мех, ее
дыхание, от которого колыхались
тонкие волоски у меня на морде,
приправленное чувством вины
удовольствие находиться так близко
к ней. Парнишка! Тот самый, которого
укусили. Вот о чем она спрашивала на
самом деле.
- Ты хочешь сказать, что у меня на
морде была кровь?
Грейс кивнула.
Я испытал легкий укол обиды за то, что
она задала этот вопрос, но не задать его
она не могла. У нее были все причины
не доверять мне.
Она была не его... не того парнишки.
- Не Джека, - уточнила она.
— Не Джека, — повторил я. — Я знал о
нападении, но не участвовал в нем.
Мне пришлось глубже погрузиться в
собственную память, чтобы вспомнить,
откуда взялась кровь у меня на морде.
Мой человеческий рассудок услужливо
подсовывал логичные ответы: кролик,
олень, сбитая машиной на шоссе
мелкая живность,— и все они начинали
немедленно перевешивать мои
действительные волчьи воспоминания.
В конце концов я извлек из глубин
своей памяти настоящий ответ, хотя
поводов гордиться собой он мне не
давал.