Накинув на плечи одеяло, я выбралась
из постели и прошлепала по залитому
лунным светом полу к окну. На миг
я замешкалась, решив, что все это
могло мне почудиться, но тут звук
послышался вновь. Я приподняла штору
и выглянула на террасу. Во дворе никого
не было. Вдали за домом высились
частоколом угольно-черные стволы
деревьев.
Внезапно прямо передо мной возникла
волчья морда, так что я чуть не
подскочила от неожиданности. На
террасе, положив передние лапы на
подоконник, стояла белая волчица.
Она была так близко, что я различила
капельки влаги, поблескивавшие на ее
мохнатой шкуре. Ее сапфирово-синие
глаза в упор взглянули на меня, точно
бросая вызов: ну, кто первый отведет
взгляд? Стекло сотряс негромкий рык, и
я явственно, как будто он был написан
на стекле, прочитала заложенный в
него смысл: оставь его в покое, он не
твой.
Я ответила ей таким же пристальным
взглядом, а потом, повинуясь
бездумному порыву, оскалила зубы
и зарычала. Рык, который у меня
вырвался, стал неожиданностью для
нас обеих, и волчица отскочила от
окна. С недобрым видом оглянувшись
на меня, она пометила угол террасы и
потрусила в лес.
Я закусила губу, чтобы стереть с лица
звериный оскал, подобрала с пола
свитер и забралась обратно в постель.
Отодвинув в сторону подушку, я
свернула свитер и прижалась к нему
виском.
Запах моего волка убаюкал меня.
Сосновая хвоя, холодный дождь,
терпкий аромат духов, колючая шерсть
под моей щекой.
Как будто он рядом со мной.
Глава 7
/Сэм
От моей шерсти до сих пор пахло
ею. Ее запах не давал мне покоя,
воспоминание об ином мире.
Я упивался им, ее ароматом. Я подошел
слишком близко, хотя все мои
инстинкты восставали против этого, в
особенности когда я вспомнил, какая
судьба постигла того парнишку.
Ее пахнущая летом кожа, смутно
знакомая тональность ее голоса,
прикосновение ее пальцев к моей
шкуре. Каждая клеточка моего тела
ликовала при воспоминании о ее
близости.
Она была слишком близко.
Я не мог удержаться.
Всю следующую неделю я витала в
облаках, на уроках была невнимательна
и почти ничего не записывала. Я могла
думать лишь об ощущении колючей
волчьей шерсти под моими ладонями
и о белоснежной оскаленной волчьей
пасти у меня под окном. Однако когда
перед уроком по основам безопасности
миссис Румински завела в класс
полицейского, я очнулась от своих грез.
Она оставила его одного перед классом;
мне подумалось, что это довольно
жестоко с ее стороны, поскольку шел
седьмой урок и большинству отчаянно
хотелось домой. Очевидно, она решила,
что с горсткой старшеклассников
блюститель порядка точно справится.
Вот только преступника хотя бы
можно пристрелить, в отличие от
целого класса юнцов, у которых не
закрываются рты.
— Привет, - произнес полицейский.
Он оказался совсем молоденьким,
хоть и был весь обвешан кобурами,
баллончиками со слезоточивым
газом и прочим разнообразным
вооружением, очевидно, для придания
облику солидности. Он покосился на
миссис Румински, которая молчаливо
возвышалась на пороге класса, и провел
пальцем по сверкающему жетону с
именем на груди. «Уильям Кениг».
Миссис Румински упомянула, что он
выпускник нашей замечательной
школы, но ни его имя, ни лицо ни о чем
мне не говорили.
-Моя фамилия Кениг, я из полиции.
Ваша учительница, миссис Румински,
на прошлой неделе попросила меня
прийти к ней на урок.
Я покосилась на Оливию, которая
сидела за одной партой со мной,
чтобы выяснить, что она об этом
думает. Оливия, как обычно, была сама
аккуратность, воплощенная отличница.
Ее темные волосы были заплетены в
идеальную французскую косу, строгая
блузка безукоризненно отутюжена.
Из речей Оливии никогда нельзя было
узнать истинные ее мысли. Чтобы
догадаться о них, нужно было заглянуть
ей в глаза.
— А он симпатичный, — шепнула
Оливия. — Люблю бритых. Думаешь,
мама называет его Уиллом?
Я пока что не научилась реагировать
на интерес к противоположному полу,
который Оливия начала проявлять
совсем недавно, зато не скрываясь,
поэтому просто закатила глаза. Он
был симпатичный, но не в моем вкусе.
Наверное, я пока и сама толком не
понимала, какой он, мой вкус.
Я поступил на службу в полицию
сразу же после школы, — продолжал
между тем Уилл. Он произнес это очень
серьезно, в духе «служить и защищать».