— Да что ты говоришь! — пробормотал через силу Джеймс, кривясь от боли.
— Если вы хоть чуть-чуть разбираетесь в лошадях, вы должны были бы понимать что это просто сумасшествие — садиться на Монти, особенно на ночь глядя и особенно в плохую погоду. Здешние поля никуда не годятся для верховой езды.
Джеймс откинулся на подушки и закрыл глаза. Он размышлял о том, есть ли у него серьезные повреждения или нет. Если бы он с детства не сидел в седле, вряд ли бы сейчас отделался так легко. Кроме того, надо срочно изменить тему разговора — иначе Фрэнка уже невозможно будет остановить, поскольку любимым его занятием было порассуждать о том, почему его хозяин так мало разбирается в лошадях — самых замечательных животных из кого-либо живших на земле. Джеймс застонал, предчувствуя, что его управляющий вот-вот разразится длинной проповедью.
— Когда я выезжал, дождя еще не было, — пробормотал он.
— Вы должны были это предвидеть. — Фрэнк остановился у кровати, сложив руки на груди и неодобрительно покачивая головой.
— Я бы предвидел это, — отвечал Джеймс, — если бы прошел в университете курс метеорологии.
— Не понимаю вашего сарказма… Выслушивая доводы Фрэнка, Джеймс чувствовал себя перед ним мальчишкой. И самое худшее заключалось в том, что управляющий был прав. Ну зачем ему было устраивать скачки в половине девятого вечера, в дождь и ветер, тем более что и наездник-то из него не ахти какой. Конечно, Джеймс знал, зачем он это сделал.
— Нужно вызвать врача.
— Ни в коем случае! — Он открыл глаза и посмотрел на Фрэнка, который теперь обеспокоенно склонился над ним, как наседка над цыпленком. Джеймс постарался придать своему голосу твердость: — Это всего лишь ушибы, ну болит кое-где, возможно, появится пара синяков, но серьезного ничего нет. — Ненавижу лошадей, подумал Джеймс, а вслух строго произнес: — Совершенно незачем вызывать врача!
Что могло быть хуже, чем Элли, прибывшая сюда со своей медицинской сумкой и заставшая его в этом жалком состоянии! Как бы там ни было, ведь из-за нее он оказался в канаве, выброшен лошадью из седла, а ведь ему следовало бы знать этих животных как свои пять пальцев. Дело в том, что ему в голову пришла дурацкая идея — проскакать по полям, чтобы избавиться от мыслей о ней.
— А что, если у вас есть переломы?
— Я уверен, что нет. Сломанные ноги болят гораздо сильней.
— Но вы могли сломать ребра.
— К утру все пройдет, — непреклонно заявил Джеймс, — сейчас самое лучшее, если вы оставите на столике у моей кровати болеутоляющие таблетки, стакан воды и затем отправитесь к себе домой.
Поскольку Фрэнк жил на территории поместья, идти ему было недалеко. Это был типичный холостяк, влюбленный только в лошадей. Вся его жизнь была посвящена ферме. Джеймс подумал, что, может быть, ему следует переписать ее на Фрэнка. Вряд ли что-то еще могло сделать управляющего более счастливым, а после сегодняшнего происшествия было смешно оставаться владельцем табуна чистопородных лошадей.
— Вы уверены, что вам не нужен врач? — спросил Фрэнк от дверей; Джеймс махнул рукой.
Наконец управляющий ушел. Джеймс лежал с закрытыми глазами.
Не было никакого смысла прикидываться перед самим собой; Элли Миллз, эта эксцентричная, надоедливая и неуклюжая женщина-врач, нарушила не только его покой, но и ухитрилась каким-то образом завладеть его сердцем.
Он отправился в этот проклятый ночной клуб с искренним желанием познакомить Элли и Генри с ночной жизнью, показать им нечто такое, о чем они, возможно, не знали, будучи все время заняты своими пациентами, срочными вызовами и прочим. И что же? Это кончилось тем, что весь вечер он страдал от жуткого приступа ревности.
Он был в бешенстве, когда Элли сказала ему, что Генри понравился ее отцу. Он был в бешенстве оттого, что она постаралась выглядеть такой сексуальной ради своего жениха. Он был в бешенстве оттого, что скоро она вернется в Лондон и будет там готовиться к свадьбе, бросив здесь пациентов, отца и — как твердил ему внутренний голос — его.
Это горькое чувство преследовало всю неделю.
Он опять застонал от жалости к себе и бессилия. Ну зачем она ему? Он ведь мужчина с горячей кровью, и ему нужна настоящая женщина, а не синий чулок.
Да все это от скуки, подумал Джеймс. Надо передать ферму Фрэнку, переехать в Лондон и полностью отдаться делам. А Элли пусть катится ко всем чертям. Если она не хочет работать здесь, ей всегда найдется замена. И раз ей так приспичило замуж, то пусть выходит — посмотрим, что из этого получится. Хорошо смеется тот, кто смеется последним.
Он попытался обдумать все это спокойно, но не смог. Ее образ вновь заполнил его мысли, и больше он уже не мог думать ни о чем другом.
Я хочу ее. Она притягивает меня. И мне наплевать, из-за чего это — то ли из-за того, что она кинула мне вызов, то ли потому, что в ней есть какая-то тайна, или просто из-за того, что меня снедает любопытство. Я просто не могу избавиться от этого — я хочу ее.
Но все это он уже проходил раньше — со своей женой. Зачем повторять одну и ту же ошибку дважды!
Джеймс прикрыл глаза рукой и начал постепенно погружаться в сон, как вдруг раздался стук в дверь.
— Ну что еще? — Ему совсем не хотелось, чтобы Фрэнк опять начал суетиться вокруг него как наседка, готовить для него какао и рассуждать о том, какой он плохой наездник.
Дверь отворилась, и в ее проеме показалась стройная фигура Элли.
— Ваш управляющий вызвал меня, — сказала она, входя в спальню.
— Я ведь просил его не обращаться к вам, — прорычал Джеймс и нажал на кнопку ночника.
Элли быстро прошла через комнату и включила верхний свет.
— Я ничего не увижу с этим маленьким светильничком.
Фрэнк еще мне заплатит за свою заботу, решил Джеймс про себя. Он наблюдал за тем, как Элли разбирает свою сумку.
— Совершенно незачем было приходить, — пробормотал он. — Думаю, что Фрэнк сказал вам, что случилось.
— Да, я в курсе: вас сбросила лошадь. — Она присела на край кровати и отогнула одеяло. — Вам придется снять брюки, чтобы я могла осмотреть ваши ноги и убедиться, что у вас нет переломов.
Он много раз представлял, как будет обнажаться при ней: это должна была быть медленная, возбуждающая сексуальная игра, заканчивающаяся близостью. Увы, сейчас все было не так. Он почувствовал себя идиотом.
Она быстро взглянула ему в лицо и опять занялась своей сумкой.
— У вас может быть очень низкий болевой порог, и в этом случае вы даже не догадаетесь, что у вас перелом.
Однако, судя по выражению ее лица, она так не думала.
Когда Джеймс стал снимать брюки, Элли деликатно отвернулась. При этом он не мог не обратить внимания на грациозный изгиб ее шеи, покрытой нежными завитками волос, и на ее хрупкие женственные плечи. Она сняла жакет и осталась в шерстяной кофте, соблазнительно облегавшей ее грудь.
Он вновь улегся на кровать и стал смотреть в потолок, в то время как она начала обследовать его тело своими умелыми пальцами. Когда он почувствовал, что Элли прикоснулась к его бедру, он горько усмехнулся, взглянул на ее грудь, выступавшую под кофтой, и снова уставился в потолок.
— Как это произошло? — спросила она.
— Земля была мокрой. Кроме того, было очень темно, — раздраженно ответил Джеймс. — И лошадь абсолютно не слушалась меня.
— О да. Фрэнк упомянул, что вы взяли самую горячую лошадь. Ну что ж, здесь все цело. — Она выпрямилась и прикрыла его одеялом. — Потерпите еще минутку: я быстренько проверю ваши ребра. Возможно, вы могли сломать одно из них и даже не заметить этого.
— Вы хотите сказать, что если бы я сломал ногу, то я бы сейчас валялся в обмороке? — Джеймс понимал, что в нем говорит обыкновенная обида, но, черт возьми, он чувствовал себя полным идиотом. Владелец табуна, сброшенный собственной лошадью. Слишком легкомысленный, чтобы не знать, какая из лошадей надежна, и осознавать, что, если ты неважный наездник, глупо скакать вечером, в плохую погоду на горячей лошади.