- Что с Бастером, доктор? - вопросила бедная женщина. Но она уже поняла. Глаза ее расширились, рот потрясенно открылся. Я осознал, что и в моем окаменевшем лице отражается сдерживаемая паника.
- Гм, сдается мне, он без сознания, - пролепетал я. - Попробую-ка сделать ему искусственное дыхание.
Я поспешно положил Бастера на холодный смотровой стол и предпринял несколько героических попыток оживить беднягу. Но птицы плохо реагируют на CPR22, да и непросто применить эту технику к созданию настолько крохотному! Я храбро опробовал искусственное дыхание "изо рта в клюв", закрытый массаж сердца и громкий оклик. Никакого результата. Не помогла и трехсекундная заморозка, - иногда благодаря ей дыхание восстанавливается. Птичка была мертва.
- Боюсь, с Бастером приключился тяжелый сердечный приступ, мэм. И, к сожалению, с фатальными последствиями. Подозреваю, попугай умер от шока.
- Ох, нет! - воскликнула дама. - Бедный маленький Бастер! Он за всю свою жизнь и мухи не обидел. О-ох, о-ох!
Баюкая птичку в ладонях, бедняжка безутешно рыдала. Сердце ее разрывалось надвое.
Впервые в жизни я принялся оглядываться в поисках крепкой веревки и стула - мне было впору повеситься на стропилах. Взгляд мой упал на разложенные рядком скальпели. Может, проще просто вскрыть себе вены? Так гнусно я себя отродясь не чувствовал.
- Мне страшно жаль, что с Бастером так вышло, - извинился я, - но с маленькими птичками так иногда случается: они умирают от испуга, не выдержав стресса и шока. Может быть, в Меридиане нам удастся подыскать для вас замену.
- Да нет, просто вам надо было бы с ним помягче, понежнее! Вы ж по большей части со скотиной дело имеете, а с птичками такие грубые методы не пройдут, - отчитывала она меня между рыданиями и всхлипываниями.
- И еще одно, - гнула свое миссис Фостер. - Если вы хотите работать с домашними любимцами, надо бы вам носить слаксы, и галстук, и белый пиджак. А то не доктор, а Бог знает что!
Ну, что я мог ответить? По чести говоря, с птичкой я обошелся вовсе не грубо, вот разве что на собак прикрикнул. Скорее всего, укокошил его поднявшийся гвалт. А вот внешность моя и впрямь оставляет желать лучшего. Я оглядел свои здоровенные, загрубелые руки. Все в мозолях, в порезах, в чернильных пятнах, - последствия недавней татуировки скота; кожа растрескалась и обветрилась от тяжкой работы на фермах. Словом, ни разу не руки "птичьего целителя"...
- Мистер Фостер, вы абсолютно правы; приношу вам свои глубочайшие извинения, - покаялся я. - Безусловно, воскресить Бастера не в моих силах, но, если вы мне позволите, я бы съездил в зоомагазин и купил вам другую птичку. Тогда бы меня совесть не так мучила; и я уверен, что со временем вы бы всем сердцем привязались к новому любимцу. Сегодня у нас в клинике праздник, и мне ужасно не хотелось бы завершить такой день, даже не попытавшись загладить свою вину.
- Да я же на самом деле знаю, что вы тут ни при чем; Бастер был серьезно болен, а я читала в книжке про попугаев, что с птицами под воздействием стресса такое иногда случается. Вот только не знаю, захочу ли я когда-нибудь завести другую птичку. Мне надо подумать, - тихо проговорила миссис Фостер.
- Так может быть, вам требуется время? Поразмышляйте на досуге, а через пару дней я перезвоню, и мы снова все обсудим. А я пока поищу Бастеру замену.
Я предложил сам закопать Бастера, но дама отказалась и забрала покойного домой, дабы похоронить у себя в цветнике. Я проводил миссис Фостер к машине и объяснил, как выехать на дорогу.
Не прошло и часа, как я, переодевшись, уже мчался на другую ферму удалять рога, - на сей раз взрослым, свирепого вида коровам-сосновкам. Я еще не вполне пришел в себя после инцидента с птичкой и знал, что неприятный осадок останется в душе навсегда. Но я мысленно поклялся отныне и впредь обходиться с пациентами более мягко и сделать что-нибудь с руками и одеждой. Хэппи Дюпри, мой клиент, приятель и самозваный консультант по вопросам карьеры уже не раз отчитывал меня по этому поводу.
На ранчо "Браман" на Сёркл-Д меня вызвали впервые. Ковбои, рассевшиеся на загородке загона, все как на подбор выглядели, точно беженцы с фермы "белой рвани". Все трое заросли многодневной щетиной и все трое так угрюмо хмурились, что при виде них и Супермен бы прирос к месту. Пережевывая здоровенные комки табачной жвачки, ковбои с отвращением воззрились на меня.
- Экий зеленый ветнерчик! - пробурчал самый страхолюдный из трех между двумя плевками. - Да в белом комбинезончике, да в белых теннисных туфельках, фу-ты, ну-ты! А на ручки-то лилейные только гляньте! - Насчет уместности белого комбинезона я, разумеется, ничуть не заблуждался, однако я так расстроился из-за птички и из-за того, что дама наговорила мне насчет моей манеры одеваться, что, видимо, на меня нашло временное затмение. Да и руки мои такой уж чистотой не блистали. Обычно я попросту оттирал их порошком "Комет". Но поджимать хвост и возвращаться в город было поздно.
- Док, вы в теннис играть собрались или, может, коров обезроживать? полюбопытствовал беззубый чудо-старец под общий хохот, фырканье и непрекращающиеся щедрые плевки.
- Слышь, парни, пусть один из вас займется отловом, а я уж рога удалю за милую душу. И насчет моей внешности не беспокойтесь, это мое дело, а не ваше.
Не прошло и минуты, как корову словили, нос ей зажали щипцами и оттащили ее в сторону. Корова принадлежала к небольшой группе "старушек", чьи длинные рога, украшенные бессчетными концентрическими кругами, по твердости могли посостязаться с вековым гранитом. Введя новокаин, чтобы анестезировать основания рогов, я осторожно взялся за тяжелую машинку Кейстоуна и тщательно наложил кольцо поверх рога, так, чтобы в срез вошел кружок шерсти вокруг основания. А затем медленно принялся сводить ручки. Корова приплясывала в расколе и пыталась сбросить машинку, я напрягал все свои силы, крепко жмурился, стискивал зубы - но рог держался как влитой.
- Погодь-ка, Док, - заорал старший из ковбоев. - Уж больно ты с ней нежничаешь! Прям точно с комнатной собачонкой или захворавшей канарейкой тетешкаешься, право слово. Резче надо, со злостью! Дайте-ка мне: я вам покажу, как у нас в Техасе с этим делом управляются!