Вторая луна еще не скоро появится на небосклоне, а далекие и холодные звезды, казалось, не светили вовсе, а всего лишь обозначали свое присутствие. С высоты им многое было видно, не то что мне. И хотя я тоже находился довольно высоко над землей, что творится внизу, я не видел абсолютно. И дело было не в ночном мраке. Просто для того чтобы хоть что-нибудь увидеть, нужно сперва открыть глаза, а мне этого уж очень не хотелось делать. Я только немного успокоился.
Дело в том, что ребята из клана «Плащ и кинжал» выбрали довольно необычный способ пробраться за стены замка. Они решили попросту перелететь через них и приземлиться на одну из высоких башен. Транспортом нам служила тройка светло-серых грифонов. Выглядели летуны довольно грозно, из груди рвался гневный клекот, а глаза так и сверкали золотым яростным пламенем. В общем, у меня с ними как-то не заладилось. Нет, сперва я даже проявлял дружелюбие. Потрепал прекрасного зверя по холке, на что он ответил мне вполне спокойным высокомерным пренебрежением. Но вот когда пернатый гад рывком, словно выпущенный камень из катапульты, доставил меня на небо, а затем резко затормозил, уходя в горизонтальный пируэт, моя душа чуть по инерции не вылетела из меня и не отправилась дальше вверх, в небесные чертоги. Я вдруг резко вспомнил, что не люблю высоту. Впрочем, все познается в сравнении. Наверное, учитывая обстоятельства, я смог бы более-менее смириться с ней, если бы не одно «но». Оказалось, что больше высоты я не любил летать. Так летать. Мы как будто уходили из под обстрела гномьей ПВО. Грифон ускорялся, резко тормозил, рывком набирал высоту, и камнем ухал вниз. Иногда даже бочку крутил. В общем, делал все, чтобы мы не заскучали.
Говорят, в моменты наивысшего напряжения или страха думаешь о самых важных людях в своей жизни. Я и впрямь думал об одном человеке. О том, кто делал эти ременные петли безопасности, что удерживали меня в седле. И молился о том, чтобы он оказался настоящим профессионалом своего дела. Но и уповать на одно лишь мастерство неизвестного мне кожевника я не стал. Как говорится, спасение утопающего — дело рук самого утопающего. Ну и, может быть, еще водяной добрый попадется. Рядом со мной, правда, не было ни одного, так что я вцепился в жесткое оперение грифона с такой силой, что при очередном кульбите вырвал пару клочьев. Гибрид орла и льва заклекотал от боли и, повернув голову, вперил в меня свой злобный и недовольный взгляд. Я ответил ему не менее яростным, заорал и замахал руками, делая ему знаки, чтобы смотрел вперед. Не хватало нам еще в скалу какую-нибудь врезаться.
Тряска продолжалась. Раньше я считал, что это отличительная черта сугубо пеших верховых животных, но оказалось, что и у летунов имеется подобная проблема. Нет, серьезно, за этот короткий полет я себе все внутренности отбил об свои же собственные ребра. А желудок так вообще, близко-близко подполз к горлу и попросил высадить его на ближайшей остановке.
Я попытался отрешиться от происходящего, но куда там. Всплывшее сообщение меня лаконично проинформировало, что медитацией нужно заниматься в спокойной обстановке, на земле или другой плоской поверхности, а не участвуя в родео на сумасшедшем грифоне. Пришлось довольствоваться закрытыми глазами. Моему вестибулярному аппарату это помогало мало, но зато кувыркающееся небо не плясало больше у меня перед глазами, путая тем, что оказывалось то снизу, то сверху.
Наконец, когда я уже решил, что стал понемногу привыкать к прыжкам по небу, грифон совершил особенно затяжное падение и замер. Ветер перестал хлестать меня по лицу. Я просидел так с полминуты, а затем недоверчиво приоткрыл один глаз — весь обзор мне перекрывала ехидно ухмыляющаяся рожа одного из моих подельников. От неожиданности я отпрянул назад, и парень захихикал в голос. Зато теперь мне было гораздо лучше видно, что мы таки совершили посадку на крышу одной из смотровых башен.
— Неужели дорога показалась тебе настолько скучной, что ты решил прикорнуть? — задорным шепотом спросил меня летевший со мной на одном грифоне парень.
— Угу. — угрюмо ответил я.
— Тогда тебе точно снилось что-то нехорошее. Я слышал, как ты кричал во сне. — еще шире ухмыльнулся этот доморощенный шутник.