Покинув кабинет Фрейда, он испытывал чувства противоречивые, но всегда бурные. Сначала его три дня распирала радость; исцелившись от чувства вины, столь же давнего, сколь и его зрелость, он казался себе узником, вырвавшимся на свободу; мир был наконец открыт ему. Потом он понял, в каком чудовищном одиночестве жил до сих пор: ни родни, ни друзей, ни невесты, ни одного близкого человека, которому можно довериться, ни одного взрослого, который служил бы ему образцом. Защищая свои комплексы и тайны, Адольф годами жил в изоляции, он построил неприступную башню и смотрел на все сверху – башню, откуда говорил, башню, откуда он молчал, башню, где никого с ним не было и откуда он теперь хотел выпрыгнуть.
Наконец из Академии вышла женщина, затянутая в черное бархатное пальто. Она шла, покачиваясь в высоких неустойчивых ботинках, с трудом сохраняя равновесие, и все время проверяла, не обледенела ли дорога. Это успокоило Адольфа: в натурщице не осталось и следа лихой надменности, исходившей от нее, когда она позировала голой.
Он выскочил из-за дерева:
– Фрау, фрау, можно вас кое о чем попросить?
– Мы знакомы?
– Я тот студент, который всегда падал в обморок на уроках рисования. Можно вас кое о чем попросить?
Лицо натурщицы просияло, юноша напомнил ей о хорошем. Она много лет раздевалась при полном равнодушии тех, кому позировала, и была довольна, когда ее нагота произвела эффект разорвавшейся бомбы. Каждый обморок юноши становился ее личной победой. Ей было жаль, что он больше не приходит, и она вернулась к прежней рутине, неудобным позам, глупым требованиям преподавателей и грубым шуткам прыщавых сопляков.
Она улыбнулась, готовая его выслушать, и даже пожелала на секунду, чтобы юноша снова сомлел.
– Вот. Я должен вернуться на уроки обнаженной натуры – это необходимо для моей учебы, – а все надо мной смеются. Поэтому мне надо поупражняться.
– Я не понимаю…
– Я заплачу вам сколько скажете, чтобы вы позировали для меня одного, прежде чем я вернусь рисовать вас на уроках.
Женщина задумалась. Она готова была согласиться на дополнительные часы за хорошую плату, но вспомнила такие сильные, близкие к оргазму чувства, которые испытывала благодаря обморокам молодого человека, и не захотела лишать себя удовольствия.
– Я могу тебе кое-кого порекомендовать.
– Не себя?
– Нет, мою…
Она прикусила губу на этом слове, чуть не сказав «мою племянницу», и поправилась:
– Мою кузину Дору. Она натурщица.
Женщина живо представила себе будущий триумф: пусть мальчишка пишет эту дурочку Дору и возвращается в Академию, думая, что излечился, а потом она – женщина, настоящая женщина, роковая женщина – скинет кимоно, и он рухнет как подкошенный. Какая сцена! Какой пассаж!
– Согласен, – сказал Адольф, у которого все равно не было запасного плана.
На следующий день в кафе «Моцарт», где стоял тошнотворный запах кислого молока с орехом пекан, состоялась встреча с Дорой. Он удивился: она оказалась его ровесницей.
– Ты привыкла позировать?
– Да, конечно.
– Сколько берешь?
Девушка назвала скромную сумму, что не внушило Адольфу доверия. Слишком молодая, слишком дешевая: у него появилось ощущение, что его надули.
Между тем Дора была хорошенькая, с белоснежной кожей и золотисто-рыжими волосами, но говорила со странным акцентом, причмокивала. Нос у нее покраснел от холода, пальто было курам на смех, а митенки безбожно рваные.
Провести ее в комнату, чтобы не заметила фрау Закрейс, оказалось так трудно, что Адольф поначалу просто забыл о своем страхе. Страх вернулся, только когда он запер дверь на ключ и понял, что сейчас девушка разденется перед ним. Он подбросил дров в печку, чтобы стало теплее.
– Можешь заплатить сейчас? – спросила она, снимая пальто.
Еще одна маленькая отсрочка, подумал Адольф, нашаривая в кармане монеты.
Оставшись в одном белье, она взяла деньги, сунула их в сумочку и посмотрела на Адольфа со смущенным видом.
– Я хотела тебе сказать… У меня есть одна проблема.
– Что? – вырвалось у Адольфа.
Он выкрикнул это слово. Потом, опомнившись, повторил тише, как будто девушка могла не слышать его крик:
– Что?
Он сразу догадался, что ему подсунули дрянной товар; он так и знал, что эта девушка с изъяном.
– Так вот…
Она колебалась.
В мозгу Адольфа одна за другой рождались догадки: у нее короста на теле, деревянная нога, это в первый раз, она не хочет позировать голой… Какая катастрофа его ждет?
– Я засыпаю, когда позирую.
Он не поверил своим ушам. Она указала рукой на дымящую печку: