Ленька топтался в стороне.
– Понимать надо! – успокаиваясь, взвизгнул Василий Иваныч. – У любой деревни два имени. Одно как прозвище, другомя – в доку́ментах.
– Так Философская же в документах. Сам говорил! – опять вскинулся Штейн.
– Табличку спутали. Хотели переделать, да рукой махнули. Местные знают. Пришлым наплевать. А ты драться, дядя!
Верочка успокоительно положила руку вожатому на плечо:
– Пошли, покормлю, дядь Вась.
– А что? Покормлю – это дело. Да и на Мертвую Голову!
– Нет! – отрезала Верочка. – И Леньку не пущу!
– Ну… Мы это… Вдвоем… – осторожно начал Штейн.
– Мне что… Вдвоем так вдоем! – который раз обиделся Василий Иваныч. – Сами сказали: анти-ре-суемся… И чего…
– Идите. Идите! – махнула рукой Верочка. – Я ничего не говорю. Только вот мне на сегодня приключений хватит. Ладно, пошли ужинать, Мертвая Голова.
Дядя Вася хехекнул и подмигнул насупившемуся Леньке.
Через полчаса Штейн и любитель старины растворились в лесу…
– Ну давай, рассказывай, краевед-любитель.
– Чего рассказывай?
– Про Мертвую Голову.
– А-а… Это знамо. Давай присядем, дух переведем.
Штейн и Василий Иваныч расположились на стволе бурелома.
– Есть время рассиживаться-то? – заворчал Штейн.
– Не бряжжи, паря. Развороты у меня уже не те, – вздохнул любитель старины. – Слушай. Давно дело было. Плыла по реке баржа с купцами. Здесь ить водный путь был. Из Белого моря – в Баренцево. Из Баренцева – в Атлантику…
– Че-то загибаешь ты, Вася, – хмыкнул Штейн, отчего любитель старины вскочил и ткнул себя сухоньким кулачком в чахоточную грудь.
– Я никогда не вру. И ты этого не говори. А только водораздел тут. Один он такой в Расее-матушке. И еще два по миру наберется…
– Все, все, – махнул рукой Штейн.
– И вот шла по реке баржа с купцами, – с трудом отходя от обиды, продолжил Василий Иваныч. – Шла-шла, да и затонула.
– Что, здесь?
– Через версту. Мертвая Голова место и назвали.
Штейн покачал головой:
– М-да. Невеселое место.
С этими словами продолжили путь.
– А река не успокоилась, – чирикал Василий Иваныч, вышагивая рядом с грузным Штейном. – Кажный год здесь кто-нибудь тонул.
– Каждый? – беседа начала утомлять Штейна, и он положительно не понимал, зачем прется туда, куда ведет его «придурок». А ведь еще и обратно шагать.
– И только в одном году утопленников не было, – жутковато вытянул любитель старины.
– В девяностом?
– В одна тысяча девятьсот сорок первом.
– Примета, что ли, какая?
– Да. Ежели купцы к себе никого не забрали, война будет. А опосля войны опять тонули. Потом закрыли купанье здеся. Это при мне уже. Но кто ж караулить зачнет? Всплывали мазурики. Туристы которые. Ой! И засыпать ее хотели. И еще чего… Все бесполезно. А вот и она…
Василий Иваныч и Штейн вышли к Мертвой Голове. Место это не произвело на Штейна не то что особенного, но и вовсе никакого впечатления. Река и река. Быстрая. Порожистая. Значит, есть вьюны. Значит, можно утонуть. Вдобавок берег каменистый. Вода при таком течении должна быть холоднющая.
– Ну и чего ты притащил меня сюда? – повернулся Штейн к Василию Иванычу, но вопрос замер у него в горле. Любитель старины стоял перед ним абсолютно голый.
– А ну айда купаться! – ребячески махнул рукой незатейливый гид. – Водичка лед – яички жмет…
Захихикав, Василий Иваныч пустился вприпрыжку к реке.
– Эх, не потону, дак грехи простятся. Еще одно повериеееее! – весело проорал он, исчезая под водой.
– Стой, стой, придурок…
Штейн поймал себя на том, что стоит на краю берега, сжимая в руках тряпье, которое служило любителю старины одеждой. Раздраженно и с отвращением отбросив чужую одежду, Штейн уселся на камень и стал ждать, когда Вася натешится водой. Но «придурок» и не думал выныривать, и через пять минут Штейн твердо понял, что Вася утонул…
– Рвем отсюда.
Верочке на этот раз не требовалось никаких дополнительных доводов, чтобы, схватив Леньку и спальный мешок, оказаться в машине и через тридцать секунд прыгать по проселочной дороге в направлении шоссе.
Езды было где-то на час, но только в полночь Штейн с Верочкой смирились с тем, что заплутали. Причем, судя по тому, что машина уперлась в непроходимые заросли, до которых ранее путешественники не добирались, заблудились прочно и надолго.
Верочка вопросительно посмотрела на мужа.
– Спать, – сказал как отрезал Штейн, откинулся на сиденье и захрапел.
Верочка забылась лишь под утро.
В лесном сумраке ей чудился мертвый придурок Вася, который наклонялся к лобовому стеклу и беззвучно шевелил губами.