Далеко уйти не удалось. Чуть поднявшись вверх, я оказалась на краю небольшого обрыва и тихо ахнула. Я узнала это место. Мы были на плато Северной Демерджи – одной из гор, окружавших долину Алушты. Над морем вот-вот должно было подняться солнце, и в предрассветной дымке внизу, под обрывом, расстилалось небольшое поселение: аккуратные маленькие домики, что-то вроде главной площади, даже похоже, что имелась парочка общественных мест. Видимо, это и был тот самый Южный лагерь неведомо кого.
Переставляя непослушные ноги и чувствуя абсолютную слабость, я опустилась на край, свесив ноги над долиной и подставив лицо ночному бризу, надеясь, что он принесёт облегчение. Я попыталась понять, что мне делать дальше. Дом разрушен, жить больше негде. Имущества тоже нет. Маму с мужем и их ребенком я не видела уже года три, и понятно, что к ним не пойду. Тут я тоже не к месту.
Было пусто внутри. Я должна была чувствовать хоть что-то, но правда была в том, что я не чувствовала ничего. Не было ни страха, ни удивления, ни страсти, ни тоски. Только усталость и пустота. Снова, как после аварии, появилось безграничное желание, чтобы рядом оказался кто-то самый нужный, кто бы обнял и просто молча сидел рядом. Но тогда так никто и не пришёл, хотя размеры моего горя могли поглотить Вселенную. Дяди больше не было, я осталась одна. И сейчас никого не будет.
Подтянув к себе колени, я уткнулась в них лицом, стараясь не допустить, чтобы безысходность разорвала меня, как Чужой. И внезапно для себя я завыла. Нет, не заплакала, а именно завыла. Диким, первобытным рёвом раненого животного, из которого выходила жизнь, я орала в свои согнутые ноги, желая, чтоб с этим криком из меня вышла и душа. Желая перестать чувствовать себя никем. Желая просто перестать чувствовать.
Безысходность была не тем словом. Я не могла подобрать слова к тому, что чувствую. Я вообще переставала думать, я теряла все чувства, понимая, что вот-вот - и моё желание сбудется, и я отключусь.
Я даже не вздрогнула, когда на мои плечи легли руки и внезапно притянули спиной к чьей-то груди, и подбородок, мазнув по макушке, зарылся в волосы. По обе стороны от меня оказались длинные ноги в чёрных брюках и высоких ботинках. Если бы я могла воспринимать себя со стороны, то, наверное, подумала бы про Винни-Пуха в объятьях Кристофера Робина. Но сейчас я не думала. Я просто затихла и застыла. Человек молчал, неровно дыша мне в затылок, и только руки сильнее смыкались вокруг меня.
Первым ко мне вернулось обоняние. Я судорожно втянула воздух, и в лёгкие проник цветочно-цитрусовый запах, - тот, который когда-то ассоциировался у меня с радостью и беззаботностью. И тут пришли слёзы. Я захлёбывалась в них, как в море, ничего не видя вокруг, бессознательно пытаясь хватать воздух ртом.
Те же руки, что крепко обнимали меня, нежно повернули моё тело так, что дёргающаяся от истерики голова уткнулась в грудь, в которую я до этого упиралась спиной. Мои руки поднялись и судорожно вцепились в кожаную куртку, которая оказалась у моей щеки, и я просто продолжила плакать, уткнувшись в неожиданную «жилетку». Теперь кольцо рук было на моей спине, а я, словно ребёнок, оказалась на коленях своего утешителя, чувствуя, как тонкие пальцы проходятся вдоль моего позвоночника вверх-вниз.
Сколько я так сидела, не знаю. Я не чувствовала времени, я не смущалась тем, что нахожусь в объятьях неизвестно кого, я не задумывалась над тем, что, возможно, это не самая подходящая порядочной девушке ситуация. Да и когда я была порядочной-то?
Внезапно, когда интервалы между моими всхлипами стали длиннее, я услышала тихое:
- Лучше? – руки замерли у меня между лопатками.
Я прислушалась к себе и подняла голову:
- Лучше, - вздохнув и понимая, что рано или поздно мне придётся посмотреть, кто же всё-таки меня успокаивает, я повернулась. – Максим? – У меня не было сил анализировать, почему он тут или почему для меня это не оказалось неожиданностью. – Как ты?..
- Ты позвала, - он просто пожал плечами, опустив взгляд и нахмурившись, словно сам не веря в свои слова до конца. Встряхнув головой, он опустил руки, и я слезла с его коленей на землю, сев к нему лицом.
- Я не звала.
- Ты уверена? – голова парня вопросительно склонилась на бок, когда он впился глазами в моё лицо, - потому что я абсолютно точно знал, куда мне нужно идти. – Его глаза встретились с моими, и я разглядела вдруг, что у него гетерохромия. Один глаз сверкал чистотой неба, а другой был темного, медового цвета. Внезапно лицо Макса оказалось непозволительно близко к моему, так, что я могла рассмотреть каждый волосок его аккуратной щетины на подбородке, и я вздрогнула, когда он заправил прядь волос мне за ухо и его ладонь остановилась на моём затылке. – Тебе было плохо, и я пришёл, потому что должен был. Почему? – его глаза метались между моими, он был растерян не меньше моего. Я покачала головой, до боли прикусив нижнюю губу. Он уставился на неё и резко отсел, нервно рассмеявшись и запустив пальцы в растрёпанные светлые волосы. Потом снова посмотрел на меня: - Как тебя хоть зовут? А то познакомимся, проснувшись утром вместе, а я так не люблю – ощущения не очень приятные.