Выбрать главу
Огромная, спокойная рекашевелится, сгибая к Югу водув суставах керосиновых, в холмах,и детская стоит библиотека.Из окон её видно, как сидитв трамвае мальчик и глядит наружу,и рядом с ним его большой отец,от перемен уставший, потому-тоотец предпочитает переменамгазету неизменную свою.
Но для ребёнка всё совсем не так:скорее мир перевернётся, чемисчезнут его вечные детали —незыблемые вещи или люди:река и мост, библиотека, садик,отец, его газета и трамвай…
Как будет он когда-то удивлён,вдруг обнаружив их уничтоженье,когда проснётся в комнате один —нет ни реки, ни жуткого моста,ни голубых холмов правобережья,ни красного трамвая-шатуна,ни вечного отца с газетой вечной,ни мальчика, которым был он сам,ни города, ни той страны вообще.

* * *

Прекрасный летний день, в который мыс утра вдвоём отправились купаться:мы видим небо синее, и в нёмзастряли два-три облачка, не больше,белее сахара и легчедыханья детского.Река синеет. Чахлый сад Маратапод ярким солнцем изнывает. Пляжлежит в реке, чуть приподняв кустытам — под мостом, и здесь — где элеватор.На пляж течёт размеренный потоклюдей.Они идут почти без остановоки каждый платит медным пятакомкакой-то грубой и опасной бабеза красненький билетик. У неётаких билетиков катушка, как в трамвае —цифирки маленькие, час, число и год,«на пляж» написано на них и «5 копеек»проставлена цена.Так вот, у нас с отцомвсего один пятак на две души,и он его протягивает бабе,та — отрывает узенький билет,я отбегаю от отца назади прячусь в монстрах гипсовых, в аллее,и вижу, как отец в толпеидёт понуро к пляжув потоке тихом пожилых людей.Я думаю: «…поскольку у менянет пятака злосчастного, то япристроившись к вот этим незнакомыми «обилеченным» противной бабой людям,ну, как-нибудь, Бог знает, прошмыгнуна мост понтонный, а с него — на пляжчерез кордон угрюмых контролёров.Не может быть, чтоб я не прошмыгнул!»Пристраиваюсь к очереди, вижуотца за тысячи и тысячи голови спин понурых. Вон он, впереди!Я вижу очень ясно,что он уже на лестнице к понтонам:волнуется, руками машет, ищетменя глазами плачущими. Онкак будто от меня шагов за пять,так резко вычерчен, так ясноподштрихован, и освещён,хотя меж намисплошная чешуя голов.Он спорит с контролёром, говорит,что где-то я здесь рядом,что он, наверное, мой потерял билет,что он сейчас сюда вернётся,«…тут мальчик, — говорит он, — потерялся…»и вдруг кричит:«Да дайте ж попрощаться!»… Я выхожу из очереди ивхожу в аллею…Мой отец покорно,услышав повеленье контролёра,идёт по лестнице, ступает на мостки,настеленные к пляжу на понтонах,качающиеся, как носилки.А я вот здесь, а всё лишь по причиненелепейшей:как будто потомучто, вроде, нам обола не хватило,а тот, что был один, ему достался,и он ушёл…

* * *

Мне хорошо, ведь я ещё живу.Здесь влажный ветер теребит траву,а чёрный дурачок гоняет белок.Я вижу мой американский сон —в дугу тугую воду гнёт Гудзон,входя по грудь в скалистый берег.Но тень моя песчинок и камнейдругих касается… ну что мне делать с ней,с её безумным промельком мгновеннымпо выщербленным красным кирпичам,там воздух льнёт к моим плечамуступчивым волнением нетленным.Там в сентябре земля уже черства.Стоят на цырлах русские словав пространстве сиром, в кожице гусиной.А хмуроглазая с утра толпав жерло метро, у век моих, у лбаторопится по улице старинной.

скрипач

I
Начинаться должно, как сказка на идиш:то есть только за ворота вечером выйдешь —попадаешь сразу в фиолетовое небо,там звезда — направо, а луна — налево……и поплыл, как облако, не разбирая дороги,над трубой и берёзой поджимаешь ноги,— Эй! — кричишь скрипачу, — Ты зачем на крыше? —а он водит-водит смычком… тебя не слышит,потому что твой голос заслоняет скрипка,и качается небо вокруг, как зыбка.
II
Он на витебской крыше, продавленной небом,а звезда — направо, луна — налево…он зажмурил веки, его от музыки отвлекаютптицы и люди, — те и другие летают.Но если бы только они!.. ещё летит и телегаи лошадь летит, вроде гнедого снега.А у лошади в животе, копытцами вверх летит жеребёнок…Что тут поделаешь, он и сам летает с пелёнок,всё это началось так давно (посмотри хоть в «Бытие», хоть в «Числа»)и летать он раньше, чем ходить, научился.