Мысли текли сквозь мою голову, но не задерживались там. Мне было не того. На ступеньках дворца Насте стало дурно.
Кричу какому-то лакею:
— Эй, карету мою к подъезду! Быстро!
Голос у меня доламывается, но ещё тенор-альтино, потому разносится звонко. Лакей оглянулся и увидев меня сразу исполнять убежал.
Лекаря кликать не стал. Зачем он мне? Сам такой. Обморок «лечить» не сложно.
Пока буквально дотащил девушку до выхода, карету уже подали.
— Настенька, осторожно… Вот так… Молодец…
Она слабо говорит:
— Не уходи… Не оставляй…
— Тихо-тихо. Я здесь. Мы едем ко мне во дворец. Там успокоишься и отдохнёшь. Выпьешь моих капель. Там у меня хорошо и спокойно. Верь мне.
Кивок.
— Верю. Не уходи.
— Настенька, мы едем КО МНЕ. Зачем мне уходить? Успокойся. Твои позже подъедут. Всё будет хорошо.
Она вновь кивнула.
САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ВАСИЛЬЕВСКИЙ ОСТРОВ. ДВОРЕЦ ПРОСКОВЬИ ФЁДОРОВНЫ. 26 мая 1743 года.
— Это ваш «огненный газ», Михель? — профессор Крафт внимательно смотрел на своего адъюнкта.
— Кислород, Оксиген, господин Георг Вольфганг, — уточнил Ломоносов.
— Говорящее название, — протянул академик, разглядывая содержимое висевшей над прокаливаемой индийской селитрой колбы, — он что-то окисляет?
— Да, ваше высокородие, — с долей гордости проговорил экспериментатор, — этот газ является основой многих кислот, мы уже с Рихманом проверяли.
— Что ж, поздравляю молодой человек, — Крафт выпрямился и выглядел воодушевлённым, — конечно я ещё сам перепроверю, но открытие нового вещества в нашей Академии событие величайшее!
Ломоносов был похвалой доволен. Открытие нового газа открывало ему и дорогу к званию академика. Да и сам газ мог иметь большую для наук и ремесла пользу.
— Должен отметить, Мишель, что вы провидец и быстро получили заявленное в опыте, — продолжил хвалить адъюнкта Георг.
— Быстрому успеху беседы с Цесаревичем Петром Федоровичем способствовали, — пояснил Михайло, и, видя, удивлённый взгляд наставника, продолжил, — он вспомнил, что читал в Кильской библиотеке о том, что голландец Корнелиус Дреббель при нагревании селитры получил приятный при вдыхании газ, я же сам ещё пару этих селитр, кроме этой, до получения оксигена и перепробовал.
— Похвально, похвально, Михель, — академик говорил явно с гордостью, — везение в науке важно, а уж если у нас такой прозорливый и просвещённый Кронпринц, то большая будет польза Академии от этого.
— Извините, господа, — прервал научную беседу, появившийся в дверях тучный профессор фон Винсгейм, — Михайло Васильевич, не могли бы вы закончить демонстрацию эксперимента, Вас там из Тайной канцелярии спрашивают.
Крафт и Ломоносов переглянулись.
— Идите, Мишель, — отозвался Георг, — я послежу что б всё прибрали, а как вернётесь мы ваши записи посмотрим.
Ломоносов снял, маску, перчатки, фартук, и зло глянул на Вистгайма. Стоявший за тем в дверях сержант удержал порыв Михаило высказать «наглому пруссаку» всё за прерванный опыт.
Глаза, приведшего конвой, тоже светились. Русский выскочка наконец нарвался. Может он и гений, но и гениям за свои слова отвечать надо. Особенно когда их граф Ушаков к себе просит.
Михаил навис над толстяком.
— Не по-твоему ли навету это беспокойство?
— Нет Михель Басилич, я только их проводил, — отстранился Вистгейм, — дело у них Государево.
— Ведите, служивые, — зыркнув на приведшего солдат немца отрубил Ломоносов по-русски.
Шагнув за дверь, он мысленно продолжил:
«Господи! Ну почему сегодня?»
Глава 3
Мир и тайные экзерциции
САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ИТАЛЬЯНСКИЙ ДВОРЕЦ. САД. 10 июня 1743 года.
Блеск стали и звон металла клинков.
Сколько длится поединок на самом деле? Ну, чтоб не для кино? В зависимости от мастерства фехтовальщиков. Можно и в пару секунд уложиться. Или в десять. В зависимости от выбранной тактики. Одна из итальянских школ, например, допускает намеренную уступку инициативы противнику в начале поединка с тем, чтобы подловить его на противоходе и нанести один единственный роковой укол. Сколько школ, столько и тактик.
В любом случае, если противника не удалось поразить сразу, то фехтующие расходятся и осторожно нарезают круги, внимательно глядя друг на друга, пытаясь выискать брешь и оплошность в позиции оппонента. Рапира, пусть и тренировочная, достаточно тяжела, отнюдь не зубочистка, а фехтование требует энергии. Поэтому все «красивости» кино, с прыганием по столам, и бесконечной чередой выпадов, и ударами клинков друг о дружку в режиме нон-стоп — это для кино, извините за тавтологию. Поединок — стратегия. Даже если он занимает всего пару секунд. А, уж, если в долгую, то и подавно.