Внимательность. Дыхание. Движение. Плавное или изящество сверкающего смертельного урагана.
Знаете, как отличить человека, который либо на самом деле глухонемой или хорошо знает язык жестов, от дилетанта-профана, который только делает вид, что понимает что-то? С умным видом машет руками? Так вот, открою вам один секрет, как носитель жестового языка — тот, кто знает на самом деле, тот НИКОГДА не смотрит на руки собеседника. НИКОГДА. По прыгающему за руками взгляду определяют — профи или просто погулять вышел. Смотрят не на руки. Только в лицо. Только в глаза. Иначе никак. Для остального есть периферийное зрение. Взгляд глухонемого отражает массу эмоций, но, он не прыгает во время разговора. Разве что в компании, когда говорят если не все сразу, то оживленно, тогда взгляд переводится с одного говорящего жестами на другого.
Точно так и в поединке на клинках. Кто смотрит на сверкание клинка, тот — труп. Минимум раненый неудачник (или счастливец, тут как посмотреть).
А ещё поединок — это ноги. И умение ждать.
Уметь ждать меня жизнь научила.
Фехтованию в прошлой своей жизни я не учился. Приходится навёрстывать навыки здесь. Тем более что мои наставники настаивают, что именно в моём возрасте кисти рук наиболее податливы к тренировкам моторики, так необходимой не только для боя или поединка, но и изяществу неожиданных смертельных ударов. Моё преимущество из прошлой жизни — я свободно говорю на языке жестов и мои руки были гибкими, как у пианиста до самой старости. Впрочем, я и на пианино хорошо играл. И на скрипке.
Я пропустил укол и «флёрет»-шарик на кончике даги уперся мне в бок.
— Туше!
Ткнул меня он весьма болезненно. Ладно, ребра целы, поддоспешник выдержал и смягчил. Проткнуть учебная тупая шпага, именуемая здесь рапирой, как и дага, закрытая на кончике «цветком» — флёретом, не может. Но, вот ребро сломать или кожу поцарапать в учебном бою, как говорится, «нет проблем».
Вот, что называется, отвлёкся. Получи.
Берхгольц усмехнулся, глядя на то, как морщусь, потирая бок.
— Достаточно на сегодня, мой Герцог?
Шиплю сквозь зубы.
— Нет. Продолжим.
— Тогда меняем руки.
Киваю. Рапира теперь в левой руке, а дага в правой. Мои наставники требуют, чтобы владел обеими руками одинаково хорошо, чтобы противник не мог предсказать мои действия, а я мог принять максимально неудобную для него позицию с любой из сторон, меняя руки и оружие в них в процессе схватки.
Всё, как в реальной нашей жизни.
— Ангард!
Звон металла. Я вновь пропускаю. Сразу. Три секунды. На этот раз укол рапиры в грудь. У меня ощущение, что у меня, не смотря на всю защиту, тело постепенно превращается в сплошной синяк. Фехтовать реально больно. Боюсь даже представить, что я буду чувствовать утром. Придётся сказать горничной Кате, чтоб намазала мои синяки мазью. Ей не впервой. Опять будет хихикать от того, как я морщусь под её пальцами. Ей можно. Я ей разрешаю.
— Туше! Ещё?
— Да.
— Ангард!
Ничего. Я умею терпеть и ждать своего часа. Одного мига оплошности или расслабленности противника.
Металл о металл. Сверкание лезвий на солнце. Расходимся, кружим, ждём, высматриваем.
Берхгольц не профессионал. Боевого опыта у него нет. Но, как любой дворянин, владеет шпагой прекрасно. Преподаватель же Фридрих Вильгельмович хороший, терпеливый. Он не улыбается победно, не язвит и не подкалывает. У него нет задачи сейчас вывести меня из себя и разбалансировать моё душевное состояние. Нет, он обучает меня технике.
А я учусь.
Изящный разворот и… я не успеваю. Мой наставник уходит с линии укола и атакует в ответ. Тоже мимо.
Звон. Сверкание. Дыхание.
Внимание ногам и стойке.
Терпение. Москва не сразу строилась.
Я попал. Не в смысле попал в него, а, вообще, попал. Вновь на его дагу с разворота.
Больно, блин!
— Туше! Ещё?
— Да!
— Ангард!
СВЯЩЕННАЯ РИМСКАЯ ИМПЕРИЯ. КНЯЖЕСТВО АНГАЛЬТ-ЦЕРБСТ. ЦЕРБСТ. ТРИНИТАТИСКИРХЕ. 22 (11) июня 1743 года.