Она закивала тоже.
— Да, Кронпринц, да! И я вам…
Скрещиваю руки перед своим лицом.
— Хватит. Елизавета Андреевна, давайте по сути вопроса. С чем пришли?
— Ваше Императорское Высочество, Михайло уже полгода не получает жалованье в Академии. Другого дохода у нас нет. Он не может выходить из дома. Мы заняли деньги у кого только смогли. Одни соглашаются ждать, другие уже требуют. Грозят. Мы не знаем, что нам делать, «Государ» наш. Мы уже голодаем. Может есть для меня или брата моего какая служба на дому? Хоть какая копейка. Миша и сам готов, но его из дома не выпускают. Подскажите, как мне поступить? Я уже не знаю. Я не могу уже…
Она заплакала.
Анастасия подошла и обняла её.
Что-то начала ещё шептать и даже обещать. Я сделал за спиной Ломоносовой жест, чтобы она ротик свой закрыла и не мешала мне работать и думать.
Настя, хоть местами и недалекая дурочка, но, когда надо, вполне понятлива. Замолчала. Лишь успокаивающе держала жену Михайла Васильевича за руку.
Да, наломал Ломоносов дров. Оскорбить весь научный состав Академии — это надо уметь. Немцы академики его и раньше затирали. Теперь уж точно не будут спешить отдать ему положенное содержание. Причин найдут сотни. А, я, как-то упустил тему из виду.
Что ж, придётся ехать к Матушке. Настя пусть тут с Ломоносовским семейством посидит.
Глава 4
Шахматы с Тайной канцелярией
САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ЗИМНИЙ ДВОРЕЦ. 28 июня 1743 года.
— Матушка.
Кивок.
— Здравствуй, Петруша. Твоего любимого чаю?
— Если на то будет ваше настроение и благоволение.
Императрица хмыкнула.
— Судя по несвойственным тебе высоким политесам с глазу на глаз, ты по делу и дело это непростое? Сейчас распоряжусь на предмет чаю и готова тебя слушать.
Через пару минут она внимательно на меня посмотрела:
— Итак?
— Ломоносов.
Удивлённо поднятая бровь.
— Да? А что с ним? Я ж его домой отпустила под арест пока суть да дело. Или что-то не так?
Киваю.
— Всё так, Матушка.
Нам подали и разлили по чашкам чай.
— Тогда в чём твоё беспокойство?
— Дело в том, Матушка, что ему Академия уже половину года не платит жалованье. Семья буквально голодает.
Елизавета Петровна отпила чай из чашки и хмуро заметила:
— Болтать надо меньше. И зубы обещать повыбивать иностранным учёным.
Склоняю голову.
— Всё так, Матушка. Тут нет и не может быть сомнений. Но, какова польза нашему Отечеству от того, что он просто просиживает штаны у себя дома? Он же там ничем не занимается. Никаких исследований. У него даже оборудования толком дома нет. Какая России польза от его домашнего ареста?
— Петруша, тут я с тобой не соглашусь. Я не могу его просто выпустить после случившегося. Это дело уже обросло скандальными подробностями. И уже утекло в Европу. На мнение Европы нам начхать, но, нанимать и переманивать специалистов станет труднее.
— Это так, Матушка.
— К тому же, как после всего случившегося он появится среди обидчиков в Академии? Того и гляди всё выльется в отвратительную драку. И тогда что мне делать с ним?
— Согласен, Матушка, но, что делать?
Усмешка.
— Ну-ну, и что делать? У тебя же есть предложение? Иначе ты бы не приехал.
— Матушка, ваша мудрость сделала бы честь Царю Соломону и всем мудрецам Древности.
Смех.
— Подхалим ты знатный! Ладно, что ты хочешь?
— Я думаю, что России было бы полезно, чтобы местом отбывания домашнего ареста Ломоносова был бы избран Итальянский дворец. И у меня под присмотром, и оборудование есть, и Отечеству польза. Да и охрана у меня вашими стараниями лучшая что ни на есть.
— Любопытно, — наслаждаясь вкусом чая проговорила Императрица, — так же можно и других толковых арестантов собирать в одном месте да работу давать по уму.
Вот сметлива Елисавета Петровна! Не даром говорят, что ума у неё много, хоть ум тот и женский.
— Именно так, Матушка, — «поддерживаю» Высочайшую идею, — пока срок и дознание платить им скромное, но подъёмное жалованье, семью радовать продуктами. И пусть работают наши светлые головы на Россию.
САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ИТАЛЬЯНСКИЙ ДВОРЕЦ. САД. 8 июля 1743 года.
— Так, да?
Пауза.
— Я вот так тогда.
Киваю.
Ушаков отпивает чай из чашки.
— Хороший у тебя чай, Государь. Только остывает быстро.