Мы с Настей шли по ручку по парку. Настя плакала и едва не падала.
— Петенька, что теперь будет?
— Что будет, то будет, я тебя не оставлю.
— А матушку? — в какой раз за время пути из Петербурга спросила фаворитка.
— Что смогу — сделаю, если вины на ней большой нет, — говорю твёрдо и ободряю, положив свою правую ладонь на её держащую мой локоток руку.
Мимо торопится пройти обер-прокурор Шаховской. Остановился. Приветствует. Кланяется. Лицо озабоченное. Киваю ему в ответ.
Матушка ждёт под дубом, переминаясь с ноги на ногу.
Подходим.
Нас окидывают взглядом.
Настя, сделав вслед за мной реверанс, прижимается ко мне.
— Что, голубки? Спешили? — строго и с какой-то обидой говорит Императрица.
Вот так. Ни «здрасте» тебе, ни «со свиданием».
Матушка на взводе. Шаховской, крыса Синодская, чем-то Её то прогневал?
Не вовремя.
Но, говорить надо.
— Ваше Императорское Величество, — начинаю я официально.
Лицо Императрицы разглаживается. Брови идут вверх.
— Чего это ты Петенька, так официально? — с опасением, но и с какой-то заботой говорит тётка, — уж, не руки ли Анастасии просить хочешь?
Рот чуть скривился, а глаза смеются.
— Нет, что Вы, Матушка, — опешив выпаливаю я.
Чувствую, что Ягужинская чуть отстраняется и снова приседает.
— И правильно! За такого причудника как ты, я Настю не отдам, — говорит, чуть не смеясь Елисавета Петровна, — говори зачем поспешали!
Что же Шаховской такого наговорил что тётку так не отпускает?
Как бы снова не осерчала, как от Насти всё узнает, да в подробностях!
— Елисавета Петровна, — вдруг начинает Настя дрожащим голосом, — я Пете утром сказала, и мы хотели бы Вам…
Она запинается. Смотрит на меня. Я киваю.
Матушка напрягается.
— О заговоре сообщить, — выдыхает Настя, — но, Петя о нём с моих слов только пару часов как знает.
Лицо Императрицы наливается краской.
— Так, Петр Фёдорович, иди-ка ты погуляй, — говорит Матушка размеренно и спокойно.
— Но, Матушка, — пытаюсь возразить, глядя на Настю.
На смотрит на меня умоляюще, но кивает.
— Иди, иди, — говорит Императрица, — а мы пока с Настенькой поговорим и вместе до Зверинца прогуляемся.
Елисавета Петровна подманивает шатающуюся Ягужинскую ручкой. Берёт под локоток и кивает мне в сторону дворца.
Я стою не понимая, как поступить.
— Иди уже, Петруша, не трону я твою подружку, не трону, — делово, но по-свойски говорит тётка.
Я киваю.
С трудом мне удаётся повернуться и обратно пошагать.
Если тётка возгневается, то и сам я могу получить. Но, то не страшно. Снова посижу во дворце, да опыты поделаю. А вот Настя и мать её могут и головы лишиться. А я обещал защитить. Но чем больше-то им теперь поможешь?
Да, трудно носить Корону, но как же трудно следующим в очереди за ней стоять! Тётка сие знает. Был бы я у неё не единственный наследник — жил бы сейчас в Швеции сыто и спокойно. А тут, без дураков, много есть желающих мою шею на гвардейском шарфике поднять.
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ЦАРСКОЕ СЕЛО. КАМЕРНАЯ СТОЛОВАЯ.14 июля 1743 года.
Тётка с Настей гуляли часа полтора. Фаворитка моя (или уже подружка?) пришла усталая и зарёванная, но спокойная. Императрица запретила пока нам говорить.
Молча начали обед с тётушкой, а тут Бестужевы приехали. Велено им было ждать. Настю из фрейлинской не выпустили. Видно, было как напряжена Императрица. После первого она встала, велела мне продолжить обед, а гостей в Малую Гостиную проводить, да прислать писаря да двух слабо понимающих арапов с ятаганами. Мино меня пронесли скипетр и малую Корону. Видно, Матушка намерено суд да расправу чинить.
Во дворце всё замерло. Но, ора или ли плача я не слышал. Дверь зарылась и минуты через три вышел ошалелый Бестужев с рындой. Я видел в открытую дверь как он, разминая пальцы стоял у окна в коридоре, и черный служка был на карауле рядом с ним. Видно, что ошеломлён Михаил Петрович. Не с таким опасением он сюда ехал. А, глядишь ты.
Меня Бестужев не заметил. Чуть позже вывели его супругу. Он было дёрнулся. Но, рында его остановил и их развели в разные комнаты.
Интересно наблюдать за всем этим почти с самой верхушки власти. Совершенно другой объем и ракурс. Это вам не по-гардемарински меж двух столиц на пешкарусе колесить.
От Матушки вышел Ушаков с писарем. Я и не заметил, как он входил или даже приехал. Впрочем, во Дворце дверей много…
Кивнул мне учтиво и ушел в сторону, куда увели Бестужева. Настало видно время и отчиму Насти заговорить.