Не видел я того или тех, кто меня переместил. А значит это не воля. А сила. Сила природы. Великая. Неизведанная. Что мы вообще знаем о ней? Даже я теперь понимаю, что ведомы мне только разные мелочи. А уж хроноаборигены… Детский сад если честно в глаза посмотреть. Себе. Учить их ещё и учить. И самому учится.
В общем, вчера день для «делов» моих праведных пропал. Но, в храме было благостно. Народ степенный. Убранство красивое. Пели хорошо… Только ноги затекли. А так, я не жалею, что туда пошел. Да и матушка довольна. А мне с ней надо о Лине сговорится.
Вот потому сегодня мы и в Царском Селе. Гуляем к Зверинцу. В июне я до него не дошел. Да и не очень стремился. Теперь же… Вокруг закат Бабьего лета. Последние погожие дни. Я много таких видел за свою жизнь в Екатеринбурге и в экспедициях. Грех их не на природе провести. Впервые за прошедший год чувствую, что и Иринушка моя где-то здесь кружит спокойной сизокрылой птицей.
— Матушка, я давно хотел поговорить, — начинаю острожно.
— О женитьбе? — улыбаясь отвечает Императрица, — так я затем тебя сюда и позвала.
Неделю назад я, обдумав всё приехать к Ней не решился. Лине открытой почтой письмо послал. Об успехах моих с насосом. И статистику Блюментростов по снижению случаев родовой горячке при соблюдении асептики в моей сельской и Московской городской больницах. Поблагодарил за перевод. Каролина поймет. Поняла и русская Царица.
— Ответил ли ты на переданное тебе письмо? — играет со мной Елисавета.
— Ответил, и следующее получил в срок, — отвечаю фактическим вопросом.
— Не читают их боле, шли беспрепятственно через Киль, — усмехается тетушка.
— Почто так?
— Да всё ясно с тобой, — отвечает она взохнув, — то чьи были стихи?
— Мои.
— На русском? — удивляется тётка.
— Это перевод Лины, — отвечаю, глядя на падающие листья, — я же писал на немецком.
— Ты у меня поэт, Петруша — удовлетворённо произносит Царица, — ты влюбился?
Умеет она вот так поймать вопросом. И что ответить. Не врать же. Хотя бы себе.
— Кажется да, Матушка, — отвечаю в тон её похвале, — правда я её никогда не видел.
— Ну то поправимо, — легко снимает мои опасения Елисавета Петровна, — я прямо завтра её родителям письмо пошлю, приглашу до зимы приехать с дочкой.
— Правда, Матушка? — радуюсь я удивлённо.
— Правда, Петенька, — отвечает она, — только не вся.
Я аж останавливаюсь. Что она ещё удумала?
— Свадьба твоя дело государственное, — повернувшись ко мне вещает тётка, — там много резонов надо учесть и не тянуть.
Киваю задумчиво. Молчу. Пусть продолжает.
— Потому я со знающими людьми посоветовалась, и приглашу ещё Луизу Датскую и Бернардину Саксен-Веймар-Эйзенахскую.
Подбираюсь. Первой я предполагал. Знаю как её если что отвести. А вот вторая…
— Д’Алион ещё вчера о трёх сказывал, — продолжает тётка, — но те так быстро не приедут, да и я его о Генриетте Анне Французской прознать просила.
Смурнею.
— Не отдадут её, Елисавета Петровна, — отвечаю напряженно, — не признают они нашего имперства.
— Не признают, а вдруг признают, — говорит тётка задорно, — да ты Петруша не напрягайся!
Она смеётся.
— Тётушка зачем так много звать? — пытаюсь сократить список претенденток.
— Так ты сам говорил, на нашей с Алёшенькой свадьбе, что величайшее счастье жениться по любви, — ровно и заботливо говорит Елисавета.
— Я и сейчас так считаю.
— Вот, а Лину свою ты даже не видел, — продолжает тётка, — вот приедет она, не глянитесь вы друг другу, что мне каждый месяц тебе новую невесту привозить?
Резон в её словах есть. «Огласите весь список пожалуйста». Но, надо его сократить.
— Бернардину Саксен-Веймар-Эйзенахскую не зови, — прошу ровно.
— Отчего же не звать? — удивляется тётка.
— Стара она, — выкладываю единственный аргумент.
— Всего на год старше твоей Каролины, — парирует Царицы.
— И стоит ли этот год счастья! — в сердцах говорю я.
Хочется плакать. Пацан во мне бунтует. Точнее я в нём пытаюсь его удержать.
Тётка смотрит на меня внимательно. Я старюсь не заплакать.
Молчим. Начинается дождь. Редкий.
Тетка поднимает парасоль и раскрывает над его над нами.
— Хорошо, не позову, — говорит она спокойно, — но Кристину Шарлоту Гессен-Кассельскую даже не отговаривай меня пригласить.
Хочется выть. Погода тому приятствует.
Киваю. Делать нечего.
— Пошли уже, Петруша, в дом, — говорит, взяв меня за руку тетку.