— Пётр Фёдорович, — обращается ко мне барон «по-деловому», — пока нам в коксе мистера Дарби потребности нет, лесов своих много.
— Сергей Григорьевич, — отвечаю Строганову, — кокс даёт лучший выход металла, и нужен для новых печей.
— Так ни у нас на Урале, ни под Петербургом хороших углей нет, — разводит руками мой компаньон.
Строганов снова меня подводит к необходимости взять нам с ним один из здешних казённых заводов. Например Сестрорецкий. Надеясь, что прибыль потечет без особых вложений. Цеха есть, месторождения есть, даже люди подготовленные. И заказами производства загружены. Почему бы не приватизировать и ус не дуть? Ан нет. Тут дело государственное. Даже мне это будет пробить трудно через Берг-коллегию. Да и не нужно это.
— Кокс и из торфа делать можно, а в нем ни здесь ни на Урале дефицита нет, — отвечаю небрежно, — а вот недалеко от Алтая есть и нужные угли.
Барон смотрит на меня внимательно. Он сам следит за любыми известиями, где какой месторождение найдут. Но об угле «Кузбасса» он не слышал. Его нашли больше двадцати лет назад пленные шведы, но их отчеты ещё в Академии не обработаны, а вот упоминание в книге, изданной в Швеции и Англии есть. Может кто-то из них и жив. Но фамилий я не помню. Но ищут уже тех землеведов.
— Алтай далеко, — отмирает Строганов, — да и Демидовские там земли.
Киваю. Улыбаюсь.
— Быть им такими не долго, — говорю спокойно, добавляю увидев интерес собеседника — пару-тройку лет.
Прикладываю палец к губам. Хозяин медленно кивает, лицо его довольно.
А вот то, что у Демидовых в 1746 году заводы на Алтае отобрали знаю. Отнимут их и здесь. Может даже раньше. Не надо рубли из утаённого от казны серебра чеканить. Жаль, что никак не могу обосновать своё знание. Матушка была бы и сейчас получению того серебра рада. Но ей я так туманно намекнуть не могу. Каролине вот тоже как свои знания подавать думаю. Она не Катя, «университетом в Киле» каждый раз не оправдаешься.
— Всё одно далеко, — справившись с чувствами говорит барон, — дорого везти, проще с лесом.
— Ну так для предполагаемых печей пока нам коксующиеся угли и не нужны, — успокаиваю хозяина, — да и ближе они есть, только крымцов там усмирить надо.
Строганов кивает. Открытые в один год с кузнецкими угли Дона известны.
— Но то будущий вопрос, Государыня подпишет нам нужную привилегию хоть на век, главное технологию иметь, — продолжаю обрабатывать партнёра, — сейчас же главное: новая печь.
Строганов кивает. Он уже успел оценить преимущества предложенной схемы со строительством нами печей своими мастерами по нашей технологии. Строительства всем. В России. Кто заплатит. Потом мы будем ещё с обслуживания печей не мало иметь. Нам тогда не нужно отжимать месторождения или искать на чугун новых покупателей. При этом мы сможем тихо подмять в Империи хоть всю отрасль. На заграницу пока моего административного ресурса не хватит.
— Пётр Фёдорович, — говорит барон, — согласен я на счёт печей, а прибыль пойдёт так и на кокс тогда посмотрим.
Осторожен он. Хочет дешевле и больше. На том бизнес стоит и у тогда и теперь. Кокс подождёт.
Протягиваю руку. Он отвечает. Жмём. Ещё одним НИИ («Топлив и стали») в России стало больше. Ну, а заводиком при НИИ дело не станет. Есть под Москвой пара интересных вариантов. Да и в Петербурге Елисавета Петровна намекала что имениями для меня озаботится.
Строганов, понятно, ждёт от меня протекции и по другим делам на самом Высочайшем уровне. А я что? России и мне с его интереса убытка нет. Металл стране нужен и нужно его много. А у меня ещё паровые машины в голове. И рельсы. И от паровозов с пароходами я тоже не откажусь. У нас они будут раньше, а у «них» позже. О том и о другом я позабочусь.
САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ИТАЛЬЯНСКИЙ ДВОРЕЦ. 17 декабря 1743 года.
Снежок прилетел мне прямо в лицо, я едва успел глаза закрыть.
Лина захохотала.
— Получил! На тебе ещё!
Уворачиваюсь.
— Барышня, вы пользуетесь тем, что я не могу обидеть женщину!
— Ха-ха-ха! Зато я могу!
— Так я же не женщина!
— А на ком мне упражняться? Получи!
Мы бесились и хохотали. Только-только закончился обильный снегопад и мы, бросив всё, выбежали из лаборатории на свежий кристально чистый воздух.
Немецкий язык не для галантной куртуазности, в такой ситуации он не уступает русскому в выразительности и в смыслопередаче. С русским у моей красавицы плохо, потому дойч, да и зачем уродоваться почём зря?
Тут я удачно вывернулся и засветил снежком прямо в лоб принцессы.