– Кингсли, мальчик, я рад видеть, что у тебя всё в порядке, – глаза Дамблдора добродушно сощурились, щёки под бородой округлились в благожелательной улыбке.
– Если вы снова насчёт трудоустройства, сэр, с прошлого раза мало что изменилось, – сообщил министр. – Все ваши прежние должности заняты, и я не стану настраивать против себя людей, убирая их с руководства без серьёзных оснований.
Взгляд Дамблдора опечалился, вся его фигура ссутулилась, словно под тяжестью непосильной ноши.
– Нет, я пришёл к тебе не из-за работы. Не нужен – значит, не нужен, – смиренно произнёс бывший директор Хогвартса. – Кингсли, мальчик, как ты мог? Я ожидал бы этого от кого угодно, но не от тебя. Я же тебя с одиннадцати лет помню, еще когда Распределяющая Шляпа направила тебя в Гриффиндор. Ты же всегда был достойным мальчиком, тебе всегда были чужды эти гнилые чистокровные убеждения – и вдруг такое… – он закончил фразу укоризненным вздохом.
Министр мрачнел с каждым словом посетителя, но не перебивал его, потому что надеялся услышать, в чём именно его обвиняют. Не дождавшись ничего конкретного, он вынужденно спросил:
– Что вы имеете в виду, сэр? Говорите прямо.
– Ты даже не понимаешь этого, мальчик мой? – Дамблдор горестно уставился на Бруствера, словно отказываясь верить собственным глазам. – Как ты мог согласиться на амнистию Пожирателям – после всего, что они натворили в стране?!
Это решение далось министру нелегко. Дамблдор фактически задал ему его же вопрос. Волей-неволей Бруствер обратился к аргументам Рабастана.
– Они тоже не одобряли экстремизм Волдеморта, но не могли выступить против него из-за меток. Сейчас их осталось мало и они хотят только одного – чтобы их оставили в покое. Взамен они обязуются прекратить всякую террористическую деятельность и обещают помогать правительству в ситуациях, связанных с тёмной магией – как, например, с этой эпидемией. В Мунго около сотни больных, по домам наверняка найдутся ещё, а моя договорённость сделает их здоровыми. Кроме того, Пожиратели вне закона, загнанные в угол, с их силой и знаниями могут натворить немало бед, а если они дадут клятву не вредить, всех этих бед можно будет избежать. Соглашение с ними сведёт возможный ущерб к минимуму.
– Но это же Пожиратели, им нельзя доверять!
– Магическую клятву они не нарушат. Их лидер поклялся своей магией, что они хотят только мира.
– Это они сейчас так говорят, а потом всё равно найдут какую-нибудь лазейку, потому что всего не предусмотришь. Сам же знаешь, что бывших Пожирателей не бывает. Так нельзя, Кингсли! Этой амнистией ты предаёшь простых людей, которые доверили тебе руководство страной!
– Я делаю это ради людей, сэр. Вы могли бы стать министром и поступить, как считаете правильным, но вы же всегда отказывались от этой должности. Поэтому у нас был Фадж, который развалил страну и допустил приход Волдеморта к власти. А сейчас министр – я, и это я принимаю решения и несу за них ответственность.
– Лучше бы ты послушал стариковского совета, мальчик мой… – Дамблдор покачал головой и, словно бы обессилевши, вздохнул. – Подумай о нравственных ориентирах людей, о том, что своим соглашательством ты фактически уравнял добро со злом и свет с тьмой. Возможно, какое-то время люди будут в безопасности, но их душевная чистота пострадает и в них прорастут новые семена зла. Разве этого мы хотели, когда боролись со злом?
– Это бесполезный разговор, сэр, – тем не менее по лицу Бруствера было видно, что Дамблдору удалось подточить его и без того небольшую уверенность насчёт амнистии Пожирателей. – Хотите принимать министерские решения – становитесь министром. Я готов отвечать за свои ошибки, но не за ваши, поэтому не нужно читать мне морали. А сейчас извините, моё время дорого.
На этот раз Дамблдор предпочёл понять намёк и удалиться. Он видел, что его увещевания подействовали, а дальше… вода камень точит.
Когда за старцем закрылась дверь, остатки уверенности покинули Кингсли Бруствера. Он уже раскаивался, что соблазнился лечением и позволил уговорить себя на мир с врагами, с которыми он боролся всю свою сознательную жизнь. Вроде бы решение было правильным: больные выздоровеют, опасность террора исчезнет, да и сам Лестрейндж выглядел искренним, когда ругал Волдеморта и клялся своей магией, что им не нужно ничего, кроме прощения и мирной жизни. Вроде бы всё хорошо, но в чём же подвох?
Ведь бывших Пожирателей не бывает.
Широкая общественность отнеслась к решению министра если не с пониманием, то с безразличием. Всё-таки год прожили при власти Волдеморта, и ни над кем не капало. Ну, если не считать маглорожденных, которых было мало и к которым коренные граждане магической Британии всегда относились в духе «понаехали тут». Публично одобрять подобную политику считалось негуманным, непрогрессивным и неполиткорректным, но в глубине души её очень даже одобряли, поэтому десяток попрошаек в Косом вызывал что угодно, только не сочувствие.
Но была и узкая общественность – круг людей, с которыми общался Бруствер. Бывшие сослуживцы из аврората, члены Ордена Феникса, а также представители притесняемых категорий населения, срочно взятые в Министерство на работу вместо изгнанных приспешников Волдеморта. Чуть ли не с каждым из них Дамблдор не поленился перекинуться словечком и посетовать, что, как ни горько это признавать, власть испортила даже такого надёжного человека, как Кингсли. Повздыхав и покивав с великим старцем, эти люди глядели на министра как на больного или на предателя, а кто посмелее и пофамильярнее, доставал его намёками и упрёками. Одни его друзья возмущались, другие сторонились, в конечном итоге стали отдаляться все.
Поскольку Бруствер и в самом деле отступил от идеалов, на которых рос и взрослел, он очень скоро почувствовал себя предателем. Сколько он ни убеждал себя, что так нужно и правильно, он не мог отделаться от ощущения роковой ошибки. Всю войну бороться с врагами, после победы вынужденно взять на себя ответственность, для которой все его единомышленники годились ещё меньше, не щадить себя, делать всё наилучшее и наконец оказаться отверженным своими – испытание не из лёгких.