— Ты боишься Цезаря, Айнвар? — спросил мальчишка.
— Цезаря? — Я посмотрел на внимательное лицо, обращенное ко мне, и улыбнулся. — Нет, Кормиак. Цезарь — это всего лишь короткий фитиль в маленькой лампе.
Мы вместе спели гимн солнцу. В тот день мы срезали омелу с большого дуба. Целители поспешно унесли драгоценные плети, чтобы приготовить из них целебное зелье, а я остался говорить с друидами.
— Будьте внимательны, — напутствовал я их. — На дорогах полно римских патрулей. Но постарайтесь побывать везде, где еще остались люди, способные сражаться. Пусть не все они будут воинами, люди из других кланов тоже могут держать оружие. Ведь это их земля. Она принадлежит им даже больше, чем нам, ведь это они трудятся на земле. Постарайтесь донести до них призыв сопротивляться римлянам. Используйте все свое влияние. Скажите им, что так требует Потусторонний. Когда я вернусь к Верцингеториксу, мне нужны будут люди, готовые пойти за мной.
— Как мы можем знать, чего хочет Иной Мир? — спросила ученица Аберта.
Голосом, подобающим Хранителю Рощи, я ответил:
— Я говорю это вам! Дух Галлии требует этого!
Больше никто не задавал вопросов. Друиды разошлись, чтобы исполнить мой приказ, оставив меня наедине с деревьями и моими мыслями.
Время уходило. Вскоре Цезарь вернется к своим легионам. Я должен быть с Риксом, поскольку решающая битва близится. Я совершал ошибки. Больше этого не должно случиться. Мои советы должны стать мудрыми, и вдохновлять его. Одной моей головы будет недостаточно. Нам понадобится как раз такая помощь, которую готов с презрением отвергнуть Верцингеторикс.
«Помоги мне, — взмолился я Тому, Кто всегда наблюдает за нами. — Дай мне знак...» — Я всей душой тянулся к Источнику, прося его о помощи. Я знал, что Иной Мир совсем рядом, хотя и за пределами человеческих чувств, и все же так близко, что я почти касался его, чувствовал на лице его теплый свет, почти проник сквозь тонкую завесу, разделяющую нас. Он был рядом, прямо за ближайшими деревьями, у корней которых лежали мертвые, которых я любил. Я думал о них, и они видели меня. Я завидовал им, их свободным духам, их огромным знаниям. «Покажи мне будущее», — просил я. В глубине моего естества что-то содрогнулось. Второй раз за этот день мир, который я знал, исчез, стал иллюзорным, а вокруг встали тени деревьев, нет, не деревьев, огромных каменных колонн, уходящих к небу. Всей кожей я чувствовал холодность камня, его необъятность, стремящуюся ввысь.
Я запрокинул голову, пытаясь разглядеть, что там, вверху. Там не было неба! Вместо него на головокружительной высоте, намного выше вершин деревьев, располагалось тусклое пространство, словно потолок невероятного храма. Только свод не был деревянным, скорее, это все же был камень. Оттуда лился радужный свет, слепящий глаза. Его источником был огромный круг, переливавшийся яркими оттенками синего и алого, заставлявший замереть перед этой неземной красотой.
Видение исчезло. Я снова стоял в Роще, среди знакомых дубов. Но по звону в ушах и боли в шее я понял: я действительно видел невероятную картину.
Глава тридцать четвертая
Истинное пророчество — самая капризная и неоднозначная из многих способностей друидов. У меня никогда не было подобных талантов, кроме разве что случая, когда мне открылись обстоятельства гибели Цезаря. Обычно предсказание основывалось на знании закономерностей в природе; это была техника, а не вдохновенное наитие от Потустороннего. Я не был готов к потрясающему видению Священной Рощи Галлии, превращенной в каменный храм.
Я не стал рассказывать о нем никому, даже Керит. Она все равно бы не смогла объяснить смысл видения. Все в нем казалось чуждым, лежащим за пределами понимания. Но внушающая трепет красота грандиозного здания долго преследовала меня, заставляя цепенеть от страха.
Имело ли видение отношение к будущему Цезаря? Я так не думал. Несмотря на свои размеры, конструкция выглядела слишком изящной для римской архитектуры. В ней таилось что-то от природы, что-то от деревьев, окаменевших необъяснимым образом. Непонимание пугало.
Когда Брига и Сулис в очередной раз отправились лечить мать Кормиака Ру отваром из омелы, я пошел с ними. Женщина выглядела очень плохо. Вместо жизнерадостной хозяйки, запомнившейся мне, передо мной лежал неряшливый кожаный мешок, набитый сучьями. Глаза смотрели безучастно. Трудно сказать, узнала она меня или целительниц. Опухоль поедала ее изнутри, как омела поедала выбранный дуб. Какова болезнь, таково и лечение. Силу и жизнь, отнятые омелой у дуба, самого мощного из деревьев, целительницы собирались отдать несчастной женщине.