Я долго держал руки в огне, до тех пор, пока пение не перешло в торжествующий рёв, а затем внезапно оборвалось. Я распрямился, испытывая легкое головокружение. Аберт и Граннус подняли мои руки вверх, показывая их всем собравшимся. Я тоже взглянул вверх. Кожа на руках оставалась чистой и неповрежденной.
Вздох облегчения прошелестел над Рощей. «Духи принимают тебя!» — воскликнул Диан Кет. Друиды столпились вокруг, рассматривая опаленные волоски на руках и нетронутую кожу. Кто-то спросил, почувствовал ли я боль?
— Нет, — ответил я, и это была правда. Боли не было. Не было ничего, кроме внутреннего спокойствия, подобного тишине заснеженных полей.
— Покажи руки деревьям, — сказал Аберт.
Я снова поднял руки и медленно повернул ладони к солнцу.
Костер погасили, присыпали землей и отправились в поселок. Орден Мудрых снова существовал в полном составе. Друиды шли позади меня; нет, не рядом со мной. Главный друид должен быть один.
Глава семнадцатая
— Если тебе интересно, я за тебя не голосовала, — сказала Сулис.
— Да все нормально. Я бы тоже не стал за себя голосовать.
Она пришла ко мне с одним из вопросов, решение которых зависело от главного друида. Надо было выбрать: какие грибы использовать при окуривании больной головы для снятия боли. Одни грибы кончились, но годились другие. Сулис была целителем и травником, и сама решала, какое снадобье нужно больному, но любое изменение ритуала требовало одобрения главного друида.
Пока эти нескончаемые хлопоты не легли на мои плечи, я плохо понимал, сколько всего потребует от меня новое положение. Менуа как-то легко справлялся с этими вопросами. Но я-то носил звание главного друида только четыре ночи, и, кстати, ни в одну из этих ночей мне так и не удалось толком поспать. Да и поесть тоже. Проблемы возникали у всех. Я вдруг оказался всем нужен.
— Используй вот эти, — сказал я, показывая на почерневший сушеный гриб.
— Ты думаешь? Я бы предпочла...
Если не настоять на своем сейчас, подумал я, особенно с этой женщиной, авторитета у меня не будет никогда.
— Ты будешь пользоваться этими, — я попытался сказать это таким тоном, каким говорил Менуа, а потом повернулся и ушел. Женщина не станет спорить, если спорить не с кем.
Я ходил по селению, отвечал на вопросы, высказывал мнение, давал советы. И везде слышал за плечом осторожные шепотки. Приходилось делать вид, что меня это не касается. Конечно, люди дивились моему возрасту, никак не соответствовавшему положению, которое я занял. Но по большей части судачили насчет Лакуту.
Я понимал Сулис. Она ценила свою независимость не столько ради своих целительных сил, сколько ради своего звания. Как целительница, она обладала всеми правами друида; а будь она женой, пришлось бы подчиняться мужчине. Сулис не желала подчиняться никому. Я предвидел, что для главного друида она тоже не собирается делать исключение. Интересно, как Менуа с ней справлялся? Но таков уж был дух Сулис.
А вот дух Лакуту оставался для меня загадкой, хотя и не казался сложным. Или виноват языковый барьер? Она стремилась удовлетворить любые мои потребности, кроме потребности в общении. Казалось, она оставила себе только язык тела. Пригласи я гостей в дом, она танцевала бы для них, но разговаривать — ни за что. Я не приглашал гостей.
Главного друида ничто не должно смущать, но я еще не дорос до такого состояния. Лакуту меня смущала. По-моему, она даже не догадывалась, что спит теперь с главным друидом. Да и какая ей разница? Я твердо обещал себе, что как только выпадет свободное время, займусь решением этой проблемы. Правда, как ее решать, я понятия не имел. Менуа учил меня решать проблемы племени, о моих собственных разговор у нас не заходил.
Солнце давно зашло, когда я, наконец, смог вернуться домой. Горящий очаг и горячая еда ждали меня; Лакуту поддерживала огонь и как-то незаметно заменила Дамону в части приготовления пищи. Дамона пару раз удивленно поднимала брови, но мне ничего не сказала. Когда я вошел, Лакуту сидела у моей постели. Она посмотрела на меня большими влажными глазами, застенчиво улыбнулась и стала поправлять тюфяк. Ни слова приветствия от нее я так ни разу и не услышал.
Возможно, думал я, она просто не хочет говорить, стараясь сохранить хотя бы видимость независимости. Я слишком устал, чтобы есть. С блаженным стоном я повалился на постель, пахнущую свежими сосновыми ветками, и прикрыл глаза. Тут же скрипнула дверь. Надо научить Лакуту смазывать петли растопленным жиром...