Полина жила на втором этаже. В подъезде пахло мочой. У железной двери лежало разбитое стекло, крышки от бутылок и маленькие пакетики, вроде тех, в которых раньше продавали бисер, а сейчас — таблетки. Толкнув не запертую дверь, я восхитилась выбитой до бетона советской плиткой, отсутствию обоев и вонючими жёлтыми тапками у входа, которых будто пожевала собака. В единственной комнате, в которой остался раскладной диван и деревянный журнальный столик, сидели Саня и Андрей. Оба заливались смехом, тыча пальцами в голую стену, будто там стоял телевизор.
Как же это быдло вынесло дом! В детстве я часто заходила к Полине, у них был ремонт лучше нашего, в комнате стояла дорогая стенка с книгами и дисками, двухэтажная кровать, видеомагнитофон и много-много игрушек. Сейчас не осталось даже штор. Из пробитых окон, заклеенных скотчем и газетами, дуло, пустовала кухня: две тумбочки, одноконфорочная электрическая плитка и старый, гудящий холодильник. В последний раз, когда я сюда заходила, ещё стоял стол с табуретками.
— Андрей! — строго позвала я, заходя в комнату. — Ты чего тут творишь?
Детдомовец мой голос узнал. Его уши покраснели, а сам он напрягся. Правда, лишь на мгновение. Слишком запьянел.
— Настя! Мы тут… вот… с другом… — Он обнял Саньку, ловящего языком невидимые снежинки.
— Вы тут вот с другом, а твоей жене и ребёнку спать негде! — прогремела я, остановившись у дивана.
— Пусть на кухню идёт! — отмахнулся Андрей.
— Шалава! — ожил и захохотал наркоман, клацая чёрными зубами. — Лава-лава-лава! Опять на улице облава!
— Зато Настя нормальная девка! — Поднял несуществующий бокал Андрей. — За Настю!
Я посмотрела на Полину, та замерла вместе с дочкой в коридоре, не решаясь показаться на глаза муженьку. На кухне негде было приземлиться, а диван под парнями пропах так, будто они не пользовались постельным бельём и продали стиралку. Даже от старой, советской люстры над нами осталась одна лампочка.
— Всё, хватит. Мы все ждали, когда ты начнёшь зарабатывать как человек, а ты мало того, что за квартиру заплатить не можешь, так ещё спиваешься! — Я взяла Андрея за шиворот и сбросила с дивана. — Иди к Сане на пятый!
— Ты чё, а? — Санёк внезапно вскинулся, схватив со столика пустую бутылку.
— Настя! — завизжала Полина из коридора.
— Остынь, — предупредила я нарика, выставив руку вперёд. — Чего делать собрался?
— Ты чё, пизда, тут разруливаешь? Хата не твоя, вали на двор! — крикнул он и вдарил мне бутылкой по уху.
Я завалилась в сторону в момент удара, и только благодаря этому бутылка не разбилась о мой череп. Но кровь пошла. Взбесившийся от такой неудачи, Саня сделал розочку об стол, осколки разлетелись во все стороны. Андрей начал блевать на мои ботинки, сзади захныкала дочка Полины. Будто заговорённый, без промедления, без запугиваний, Саня бросился протыкать мне горло. Чудом перехватив его руку, я пнула парня ногой в промежность два раза, на что нарик ответил тем же. Не сильный, но сильнее меня. Мы отшатнулись друг о друга. Между нами поднялся и вновь рухнул на диван заблёваный Андрей. Я коснулась левого уха, и в голову ударил ультразвук. Все пальцы были в крови.
— Зря поднял на меня свои клешни, Евстратов! — зло прошипела я и вытащила из кармана нож. — Красавицей сделаю!
— Волкова! — заорал как сумасшедший наркоман, кидаясь ко мне. — Сука дикая! Я же тебе плохого не желаю!
Он воткнул розочку в моё плечо, удерживая одну мою руку внизу, но я вовремя сообразила перекинуть нож и полоснула лезвием парню по щеке. Раз, второй, третий, пока дурачок не отшатнулся, забыв от страха все намерения.
В ДШИ со мной ходил Серёжа, одноклассник умершего брата Сани. Его часто задирали за курсы рисования, но персонаж был неоднозначный: отец сидел в нашей колонии, мать выживала, как могла, а из ребёнка лепила интеллигента… Как-то четыре районных гопника напали на Серёжу за школой и вышли из драки порезанными. Парень верил в пугающую силу ножа и часто показывал отцовские приёмы. Главное, что я усвоила — не надо резать глубоко. И думать особо не надо, чем внезапнее чиркаешь, тем больше тебя боятся. Ну и самому не по себе: никогда не знаешь, куда жертва дёрнется. Взаимный страх закрепляет нужный эффект.