— Да. Следующий мой вопрос о научных контактах. Есть ли у вас лично, профессор, возможность поддерживать контакты с теми учеными и с теми странами, которые вас интересуют? Имеются ли у вас друзья в западных странах?
Морозов хитро прищурился и внимательно посмотрел на журналиста:
— М-да, вопросик, так сказать, со значением. Ну, ладно! Итак, о научных контактах советского ученого? И, конечно, прежде всего с учеными западных стран? Ясненько. — Александр Николаевич помолчал, как бы припоминая что-то. — Да, вот вам самый конкретный пример: вчера я гулял по Страсбургу с известным американским ученым, профессором Массачусетского технологического института Джоном Элистом, делегатом нашей конференции. Мы с ним многие годы переписываемся, я бывал в его институте, читал там лекцию. Выступал в Японии, Бельгии и, конечно, во Франции. Вы удовлетворены ответом? Нет? Могу дополнить…
Морозов как-то внутренне ожесточился: его не оставило равнодушным то, что журналист сделал акцент на контактах с Западом, именно — с Западом.
— Вас, конечно, не удивит, — продолжал он, — что у меня и у института, которым руковожу, особенно широкие контакты с учеными, научными учреждениями и предприятиями социалистических стран. Это интересует Франс Пресс? Так вот. Чехословакия. Я неоднократно бывал там, читал лекции во время юбилея лабораторий Пльзеньских заводов. Близко знаком с доктором Зденеком Эмингером…
Журналист прервал Морозова.
— Простите, профессор, прошу два слова о Франции.
— О Франции? Во Франции бываю часто, здесь у меня тоже немало друзей. Люблю Париж, люблю вашу страну, ее литературу, язык, свободолюбивый дух народа…
— Браво, браво, профессор! — сказал журналист. — Мне, французу, приятно это слышать. Благодарю вас от имени агентства Франс Пресс и от себя лично. У меня больше нет вопросов. Еще раз — благодарю.
Конференция продолжалась. И с каждым часом симпатии, возникшие между русским ученым и молодым болгарином, росли и крепли. Морозову нравились в Рашеве его глубокая порядочность, интеллигентность, сознание ответственности перед своей родиной, своим делом. Это определяло духовное родство двух ученых, двух коммунистов.
После заседаний они бродили по Страсбургу, историческому и экономическому центру Эльзаса, любовались его памятниками, рекой Иль, удивительным Страсбургским собором, созданным почти тысячу лет назад. Много говорили о науке, будущем металлургии, как оно, это будущее, вырисовывается в умах ученых и проектах конструкторов. Говорили и о братской дружбе ученых социалистических стран.
Однажды за разговором не заметили, как очутились у самого устья Иля, там, где река впадает в широкий Рейн. Стояли молча и смотрели на корабли, которые, оставляя порт, выходили на простор реки.
— Напоминает наш Дунай, — тихо сказал Рашев. — Александр Николаевич, приезжайте к нам — в Болгарию, дорогим гостем будете, приезжайте.
— Приеду… Ну, может, не гостем, а так — крепенько поработать вместе с вами. Хочется посмотреть на ваш Кремиковский комбинат.
— Будем ждать, профессор Морозов.
Александр Николаевич погрозил ему пальцем — «опять профессор».
Морозов, директор Челябинского научно-исследовательского института металлургии, немало сил и времени уделяет вопросам теории. Но он никогда не был кабинетным ученым, не мог удовлетвориться работой только в стенах института. Его всю жизнь манили завод, цехи, рабочие люди, металлурги, которые так гордятся своей профессией.
«Теоретик верит в логику. Ему кажется, будто он презирает мечту, интуицию и поэзию. Он не замечает, что они, эти три феи, просто переоделись, чтобы обольстить его, как влюбчивого мальчишку. Он не знает, что как раз этим феям обязан он своими замечательными находками. Они являются ему под именами «рабочих гипотез», «произвольных допущений», «аналогий», и может ли теоретик подозревать, что, слушая их, он изменяет «суровой логике» и внемлет напевам муз…»
Читаю эти слова Антуана де Сент-Экзюпери и думаю, что они как бы списаны с натуры А. Н. Морозова. Это человек, одержимый металлургией, своим призванием, которое счастливо нашел в самом начале пути, и вместе с тем — мечтатель.
Он не был баловнем удачи, кому все в жизни дается легко. Его научная звезда не вспыхнула вдруг высоко и стремительно, нет. Жизнь Морозова это не взлет, а восхождение к вершинам науки, на пути к которой работа, работа, работа…
Александр Николаевич — коренной ленинградец. Его отец — профессор Военно-медицинской академии. Мать, прежде, чем стать студенткой медицинского института, прошла в качестве сестры милосердия через поля сражений русско-японской войны.