Капитан тяжело вздохнул.
— Теперь нам с вами осталось решить самое главное: как быть дальше? До утра поиски продолжать невозможно, — в тумане мы рискуем, наткнувшись на американцев, пропороть им борт и пустить их ко дну.
Он еще раз вздохнул.
— А вот что мы сможем сделать с одной оставшейся еще ракетой, если завтра «Морской цветок» будет найден? Демин к тому же доложил мне, что эта единственная ракета не в порядке и едва ли она годна к действию.
Курганов считал, что надо, пожалуй, думать не о ракете, а о том, как бы переправить на американское судно несколько советских моряков, чтобы выяснить, что там происходит, и пресечь возможности повторения истории с тросом. Если капитан даст согласие, он готов попытаться пойти туда на шлюпке.
Воронов вынул изо рта трубку и выколотил из нее недокуренный табак.
— Нет, ни за что. Такая попытка просто безрассудство! Это значит погубить и вас и тех, кто с вами отправится.
Брусницын, напряженно прислушивавшийся к тому, что говорил капитан, то бледнел, то краснел, и вдруг неожиданно, с решимостью отчаяния, боясь, что ему не дадут кончить, выпалил:
— В старину на воду лили китовый и тюлений жир, чтобы успокоить волны, а мы… а мы можем вылить машинное масло.
Все разом повернулись в его сторону.
— Машинное масло? — удивленно переспросил капитан. — Хотя, пожалуй… надо попробовать…
Под утро подул легкий ветерок, разогнал туман.
Солнце выглянуло на горизонте из обрывков грозовых туч, как будто раскаленный уголек заалел среди пепла. На волнах запрыгали, как рассыпанные чешуйки, розовые блики. Тучи рассеялись, облака растаяли, лишь кое-где по густосинему небу плыли, как белые пушинки, их последние остатки. Вершины всё еще огромных валов просвечивали зеленью.
Вторую половину ночи «Кузнец Захаров» лежал в дрейфе. Как только окончательно рассвело, он снова двинулся на поиски «Морского цветка».
Шли зигзагами, чтобы держать под наблюдением большее пространство, и очень скоро наблюдающий с мачты доложил, что видит вдали аварийное судно.
При ярком солнечном свете на «Морском цветке» бросались в глаза не только полученные во время шторма повреждения, но и то, что пароход имел очень запущенный, неопрятный вид. Борта, надстройки, дымовая труба — всё было в ржавых подтеках. Когда волна наклоняла корабль, обнажалась подводная часть, сплошь обросшая водорослями, висевшими длинными космами.
Тихонов даже плюнул с досады:
— Тьфу, гадость какая! Так запустили пароход, что он стал на дохлую рыбину похож.
На палубе американского судна началось движение. Несколько человек, стоя у поручней, махали приближавшемуся теплоходу шапками, что-то кричали. Потом появился еще человек; он нес шест с привязанным к нему красным платком и трижды отсалютовал этим подобием флага советскому кораблю.
«Кузнец Захаров» застопорил машины метрах в пятидесяти от «Мирского цветка». Борта обоих кораблей находились почти параллельно друг другу.
Курганов и еще шестеро отправлявшихся с ним моряков вышли на палубу. Их окружали товарищи, пожимали руки, заботливо поправляли на отъезжавших пробковые нагрудники, уговаривали взять на всякий случай побольше папирос, шоколаду. Буфетчик притащил ящик, обитый внутри жестью, с подарками от команды теплохода американским морякам; ловко пристроил ящик в шлюпке так, чтобы он никому не мешал.
Тем временем капитан с мостика в мегафон предупредил американцев, что к ним направляется шлюпка с людьми, просил спустить штормтрап и помочь советским морякам подняться на борт.
Как только были закончены эти приготовления, матросы с теплохода опустили за борт концы нескольких пожарных шлангов, и сразу же по ним хлынули на поверхность океана потоки машинного масла. Масляное пятно быстро растекалось по воде, всё больше и больше увеличиваясь в размерах, и под слоем масла волны теряли острые очертания, становились ниже.
Гребцы заранее заняли места в шлюпке, разобрали весла. Курганов держал в руках румпель. Как только масло достигло борта «Морского цветка», раздалась команда:
— Шлюпку на воду!
Застучали на шкивах блоков канаты, шлюпка стремительно полетела вниз, хлопнула днищем по воде. Волна сразу подхватила ее, подняла кверху, будто желая выкинуть опять на палубу теплохода.
— Навались, навались, ребята! — кричал Курганов, понимая, необходимость скорее отойти от борта «Кузнеца Захарова». Но гребцов не надо было подбадривать, они и так старались изо всех сил.
…Ржавый борт американского парохода придвинулся как-то неожиданно. От толчка многие упали. Шлюпку тащило, терло об железо; волны то поднимали ее на уровень палубы, то она проваливалась глубоко вниз, и борт корабля нависал над ней, как готовая рухнуть стена.
Но вот кому-то удалось схватиться за конец шторм-трапа, человек повисает на нем всей своей тяжестью. Второй, изловчившись, подпрыгивает, хватаясь за веревочную лестницу, лезет наверх, за ним следующий… Оставшиеся в шлюпке гребцы, упираясь веслами в борт корабля, стараются предохранить ее от ударов. Хрустнуло и сломалось весло… Сверху, едва не задев Курганова, спустился конец шлюпочной тали, заканчивающийся блоком и массивным крюком. Второй такой же конец поймали передние гребцы. Шлюпка повисла на крючьях; заскрипели блоки. Шлюпка рывками, но быстро пошла кверху. Последние усилия, гребцы, схватившись за поручни, начали переваливаться через них на палубу. Американцы помогли втащить и закрепить шлюпку на боканцах. От нее, провисая в воду, тянулся канат к «Кузнецу Захарову». Теперь надо было протащить этот канат на нос «Морского цветка» и там закрепить.
За канат дружно взялись русские и американцы; спотыкаясь, падая, хватаясь за всё, что попадалось под руки, дотащили конец до носовых кнехтов, закрепили.
Теплоход дал короткий гудок, из-под его винтов побежали назад пенистые грядки волн. «Морской цветок» дернулся, рванулся и покорно пошел в кильватере за советским теплоходом.
— Хвала тебе, господи, пекущемуся о нас, недостойных! — произнес кто-то по-английски. Этот дрожащий от волнения голос заставил Курганова, всё еще продолжавшего наблюдать за тросами, быстро обернуться.
Одежда большинства американских моряков плохо подходила к штормовой погоде; правда, два или три человека были одеты в непромокаемые куртки, но на остальных были мокрые, облепившие тело комбинезоны, пиджаки, а на одном даже рваный спортивный свитер с какой-то фантастической эмблемой на груди. У многих глаза блестели от слез, это была реакция после всего, что людям пришлось пережить.
— Здравствуйте, друзья, — сказал Курганов. — Ну, кажется, самое трудное миновало. Я надеюсь, что завтра мы все вместе будем прогуливаться на берегу.
Со всех сторон к нему протягивались жесткие, натруженные тяжелой работой ладони, рукопожатия были такими крепкими, что Курганов иногда морщился. Но каждый из американцев чувствовал настоятельную потребность пожать руку русскому моряку; перебивая друг друга, рассказывали о том, что им пришлось перенести, как они боялись, что русский теплоход не вернется.
— Как же вы умудрились нас потерять? — спросил Нарзы Бабеков, которого Курганов назначил своим заместителем. — Разве вы не слышали нашей сирены?
— Слышали! Слышали! — отвечали ему. — Мы кричали, мы очень долго, чуть не всю ночь кричали!
— Но неужели вам нечем было подать сигнал?
Американцы переглянулись, потом какой-то пожилой моряк показал на кронштейн под мостиком, где полагалось висеть судовому колоколу, в который отбивают склянки. Колокола на кронштейне не было.
— А петарды? — продолжал спрашивать Нарзы. — Взорвали бы одну-две штуки, мы бы услышали.
— Отсырели, — ответил кто-то. — В подшкиперской полно воды.