— Ладно, если по уголовке. Лишь бы не уподобились этому подонку Самиру Кунтару… Вроде, его грохнули в Сирии… Не дай Бог, бестия Абу Кишек предложит им отомстить за унижение семьи!
— Оставь… Забыл, что ли? — возразил Анвар, — Абу Кишека упекли чуть позже нас… Слухи доходят, он в камере уже на профессора выучился… ХАМАС[22] потребовал включить его в список освобождаемых. В обмен информацию о пленных израильтянах. Похоже, скоро на волю выйдет. Арабесам в тюрьме лихие поблажки…
— Святейшему Музаффару, правда, не повезло. Говорят, гигнулся в перестрелке, когда брали… Его бы к нам в камеру… В клочья разодрали бы! — Хнифас, скрипнув зубами, улёгся на свою койку. Закинул руки за голову и закрыл глаза.
— Сначала потехи ради сразился бы с Бузом… Эй, Буз, слышишь? Нагнул бы Музаффара? И вот что. Приберись здесь. Чтоб через пять минут чисто было, — крикнул Анвар, последовав примеру Монира.
— Тафида… Вот в газете… Дальше написано, — не открывая глаз, неожиданно произнёс Хнифас, — гляди-ка, директора школы зовут Тафида.
— Неужто, жена Мансура? — изумился Буз и поперхнулся. Волна неясного ужаса накрыла его с головой.
— Так и есть, жена Мансура, — подтвердил Хнифас, — другой нет. Как иначе, он теперь большой человек… Говорят, у главы правительства советник по госбезопасности… Универ по криминологии закончил… Нынче Семейка Букия — одни доктора наук… Звучит! Даже Абу Кишек — и тот целый профессор… Хоть и матёрый террорист… Только ты, Буз, засранец. Как был педераст, так им и остался!
Сердце Буза заплясало в убийственном ритме. Горло сдавил спазм. Руки затряслись, словно у одержимого. Он бросился в уборную, открыл вентиль и, как был в одежде, сел на кафель. На дренажную сетку. Под хлынувшие струи воды. Никчёмная жизнь раскручивалась, словно брошенный шалому коту клубок нитей! Не задерживаясь в сознании — рождение, школа, отец и мать, армия. Убитая свадьба! Ни друзей, ни семьи! Ни общины, ни Родины! Лишь дальний товарищ по несчастью! Чернокожий друг Сбаберо! Улыбается в петле синюшно-багровым лицом! Протягивает навстречу руки! Текут и текут испражнения по ногам… Вниз… Тяжкий запах. Гнетущая переделка! Грёбаная жизнь!
Буз не слышал, как грозил расправой Хнифас, требуя закрыть воду. Как проклинал его покойную мать Анвар. Угрожал — если сейчас встанет, то Буз ляжет навсегда! Но жалкий человечек утратил слух. Перестал видеть. Потерял смысл дышать. Не попытался вернуться. Вместо того пальцы, разодрав тюремную робу на полосы, связали их гордиевыми узлами. Заплели в удавку.
Последнее, что услышал Буз перед тем, как его развороченная душа покинула тело, чтобы вечно метаться в поисках забвения между краем мира живых и краем обители мёртвых, был истошный вопль Хнифаса:
— Арту-у-у-у-у-у-р!!!
На воле никто не вспоминал страдальца Буза. Ни всуе, ни с первым криком новорождённого друза.
Только Всевышний знает, кто из людей обречён исчезнуть, чтобы не возродиться. Стать по своим делам на земле изгоем — среди живых и мёртвых.
