— Нет, этого я, конечно, не думал, — ответил Манякин, постепенно овладевая инициативой. — Вас, я вижу, очень удивили мои слова, да?
— Не могу скрыть, — признался Юрцев.
И тут Манякин перешёл в атаку:
— Вы сомневаетесь, что для меня работа — главное дело жизни?.. Я просто-таки не понимаю, для чего было устраивать громкую читку в таком ироническом духе….
— Действительно, — отозвался Гринько, но при этом почему-то улыбнулся.
— Нормальный процесс, — сказала Нина Астраханская. — А я ещё голосовала на месткоме, чтобы эту путёвку дали Мите Разбегаеву. Он бы умчался на юг, забыл бы о родном коллективе…
— Ещё раз вам говорю — не надо иронизировать, — строго сказал Манякин. — Иногда охотней делишься своими мыслями не с тем, кто с тобой каждый день рядом, а с каким-нибудь совершенно посторонним человеком. Не осудите, именно так на сей раз и получилось.
— Ладно, — сказал Юрцев. — Пусть будет так. Держите, — он протянул Манякину обрывок газеты. — Коллектив приветствует вашу исключительно высокую сознательность и преданность общему делу. Аплодисменты.
Манякин взял и бережно сложил обрывок газеты, которая хотя и не полностью, но всё же достаточно ярко осветила всем и каждому его, Манякина, общественное лицо.
К концу рабочего дня интервью стало в лаборатории главной темой разговоров. Мнения разделились. Одни считали, что человеку захотелось показаться лучше, чем он есть на самом деле. Другие, таких было меньшинство, выразились в том смысле, что не умеем мы порой по достоинству оценить человека, а когда он предстаёт в столь выгодном свете, мы удивляемся и молча разводим руками.
Во вторник Манякина пригласил начальник и тоже поинтересовался, что за интервью он дал представителю газеты. Сперва Манякин смущённо разглядывал свои руки, но потом разъяснил, что никакое это но интервью, а просто отдельные его мысли, записанные корреспондентом.
Уже на следующий день Манякин заметно преобразился — стал серьёзней и значительней. Лицо его обрело усталую озабоченность, а взгляд углублённость. Манякин, конечно, отлично понимал, что ничего такого особенного в интервью сказано не было, но сам факт публикации его в газете безусловно заслуживал внимания общественности.
В четверг в обеденный перерыв в буфете появился Юрцев. У него было лицо, какое бывает у человека, сделавшего великое открытие.
— Товарищи! — сказал он, подходя к столику, за которым сидел и Манякин. — Имею важное сообщение. — Он подтянул стул и сел на него верхом, — Взял я сегодня из ящика грушу, и, можете представить, она была завёрнута в обрывок той же самой газетной страницы. В конце интервью Манякин предстал перед нами, можно сказать, во весь рост и, что интересней всего, совсем в новом качестве. Действительно, мало мы знаем друг друга. Попросим Манякина достать из кармана свой исторический обрывок газеты, если он у него с собой, и прочитать вслух самую последнюю фразу…
— Хватит, — возразил Манякин. — Мне кажется, там всё ясно.
Пожав плечами, Манякин достал из кармана аккуратно сложенный обрывок газеты и прочитал:
— «Помолчав, словно бы стесняясь своей откровенности, М. смотрит на море, на щедрое южное солнце и вдруг встаёт. Отряхнув и лёгким движением поп…»
— Стоп! А теперь слушайте дальше, — сказал Юрцев: — «…и, лёгким движением поправив причёску М. улыбнулась и побежала к морю…»
— Что, что? — спросила Нина Астраханская. — Побежала?
— Да. Она весело побежала к морю, — повторил Юрцев. — Но это ещё не всё. Слушайте дальше. «Я посмотрел ей вслед. В памяти моей надолго остался светлый образ М. — отличной производственницы, прекрасной спортсменки и молодой матери. Удачи вам, счастья и хорошего отдыха!..»
— Погодите, погодите, кому «вам»? — спросил Ростислав Иваныч.
— Будем считать, что Манякину.
— А при чём здесь молодая мать?
И тут наступила пауза.
Первым её нарушил Манякин:
— Ну что, здорово я вас разыграл?
— Море смеялось, — сказал Юрцев. — Заседание продолжается. Мы будем все как один есть котлеты. А молодой матери самое время идти кормить ребёнка.
— Не остроумно, — сказал Манякин, вставая, и, уже уходя, бросил: — Если вы шуток не понимаете…
Аппарат
У нас в конторе работает некий Плешаков. Это довольно-таки молодой человек с высшим образованием. Я не знаю, чего он там кончал, но дело не в этом. Как сейчас помню, седьмого октября Плешаков объявил, что у него имеется новейший аппарат отечественного производства, который способен а точности определить, когда человек говорит правду и когда заливает. Если человек не врёт, аппарат молчит, но стоит только человеку отклониться от истины, аппарат подаёт сигнал при помощи зуммера — «ту-ту». Люди слышат сигнал и понимают, что имеет место тот или иной процент брехни.