— Ага. Вот оно где, — сказал доктор. — Прощупывается опухоль…
— Давайте-ка на рентген, — распорядился Леонид Иванович. — Приготовьте, Анна Ивановна, к рентгену, — обратился он к техничке-санитарке. Она ушла, через минуту вернулась и пригласила:
— Пойдемте.
Мы прошли в рентгеновский кабинет.
Сколько раз я ни бывал в нем, всякий раз он пробуждал у меня какой-то внутренний трепет. Вот уж истинно таинство святых происходило здесь: видели, что творится внутри живого организма! И все оборудование рождало такое чувство. Темные шторы, через которые не пробивалось ни одного лучика; тяжелая штора на двери. Когда зажгли свет, увидел: на стене портрет бородатого мужчины — знаменитого Вильгельма Рентгена, именем которого названы открытые им таинственные «икс-лучи», проникающие через все преграды. Снимки рентгеновские — иголка в лапе, сломанная кость и т. д. Тут же, на полке, батарея банок.
Все здесь воспринималось как вполне естественное, обычное, на своем месте. Грамота на стене, равно как и значок с мишенью «Ворошиловский стрелок» на груди Леонида Ивановича, указывает, что и в общественных делах он не был отстающим. Ворошиловским значком, насколько мне известно, он гордился, и мне, осоавиахимовцу, активисту оборонной работы, это было особенно понятно. Теперь моему другу предстояло еще раз доказать свою меткость — без ошибки определить болезнь Джери.
Санитарка всыпала в кашу, принесенную мною, пакетик порошка бария, контрастной массы для просвечивания. Металлический барий не просвечивается рентгеновскими лучами и, будучи съеден больным, сразу покажет все отклонения от нормы. Каша немного вспухла, увеличилась в объеме, появился запах земли. «Едиво» (выражение санитарки) положили в фотографическую ванночку и предложили Джери. Он помахал хвостом, понюхал и отказался. Я попробовал, не горяча ли каша. Нет. Поднес к морде. Не ест.
— Придется кормить, — сказал Леонид Иванович и первый стал нетерпеливо засовывать маленькой ложечкой кашу за губу Джери. Каша падала на пол, Джери брезгливо отворачивался.
Я предложил действовать деревянной ложкой. Открывал Джери пасть, он выталкивал ложку языком, глотал неохотно. Морда дога, мои руки были в каше и собачьей слюне.
Наконец выкормили все. Вымыли руки под краном. Санитарка обтерла тряпкой морду Джери. Придвинули стол. Поставили стул. «Барьер!» Джери нерешительно оперся передними лапами о стол, я подсадил его.
— Подвесить, — сказал Леонид Иванович.
Санитарка резиновыми жгутами подхватила Джери под лапы и прицепила к крючьям. Делалось все быстро, ловко, без промедлений. Сразу видно: не привыкать так делать. Практика.
— А это не будет ему… — забеспокоился я, но тут же осекся. «Подвесить» не означало, что Джери хотели подтянуть вверх. Просто жгуты удерживали его в одном положении.
— Установите на желудок, — командовал Леонид Иванович.
Санитар-мужчина, до этого момента бездействовавший, безучастный и безмолвный, как рыба, ушел за перегородку, выключил белый свет, оставив синий. Санитарка задернула черные шторы на дверях и встала около стола, придерживая желто-зеленую стеклянную дощечку, оправленную в рамку с двумя ручками по бокам. Леонид Иванович взялся за свободную ручку.
— Накал!
За перегородкой щелкнуло — включился аппарат. Окошечко осветилось, зажглась красная лампочка над дверями.
— Свет! — Синий плафон потух. — Стало черно.
— Ток.
В темноте появилось смутное зеленоватое пятно. Это сияние, казалось, излучал желудок Джери.
— Жестче, — сказал Леонид Иванович.
Пятно разгоралось, стали видны руки, державшие дощечку, на которой в зеленоватом кругу выступили какие-то расплывчатые пятна.
— Жестче!
Пятна усилились, сделались рельефнее.
— Еще жестче!
Леонид Иванович немного переместил доску. Стали видны темные линии ребер, правее и ниже их определилось удлиненное пятно с отчетливыми краями.
— Желудок, — пояснил Леонид Иванович. — Видите, как контрастная масса его обрисовала. Так… хорошо…
Он стал прощупывать желудок, на экране появился скелет кисти руки. — Так… Вот это диафрагма, а вот сердце. Видите, как бьется? — Он, казалось, читал лекцию.
— А вот это светлое пятно — легкие… Печень опустилась. Она должна быть выше желудка…
Все было похоже на колдовство. Вероятно, обстановка действовала и на Джери, ибо он повиновался беспрекословно, был покорен, как ребенок. Уткнул голову мне в грудь, напрягался порой и молчал, я тихонько оглаживал его, ощущая ласковое тепло его шелковистой шкуры и легкую дрожь в теле. Только когда доктор прощупывал опухоль, пес сделал несмелую попытку освободиться и опять затих, казалось, даже удерживал дыхание. Умница моя!