Выбрать главу

Гардан вытянул ладонь и на ней покатал небольшой комочек свинца. Одним глазом поглядел на подарочек и сунул его в карман штанов. Хмуро молвил:

– А в сумах что было, куда дел? Небось присвоил?

– А это моя добыча. Как на войне. Сам-то ты тоже все это не заработал, а у людей отобрал, так что не обессудь.

– Не твоя добыча, а Петькина, если на то пошло. Он меня завалил, а ты этим только воспользовался. Так что придется все отдавать.

– Уж если кому и отдам, то только не тебе, образина, харя нечистая!

– Рад, что немощен я? Но погоди, не век мне пластом лежать, – зашипел Гардан и закашлялся, укрываясь рядном.

– Ага, ты уж закройся, так будет лучше! – крикнул уже закипевший Кузьма.

– Да будет вам, – примирительно упрекнул ребят Петька. – Чего сцепились? Не псы же вы шелудивые, что за всякую кость дерутся.

Кони заспешили, почуяв близкое пристанище. Их впалые бока красноречиво говорили об усталости и нетерпении поскорее добраться до стойла, воды и сена. По пологому подъему они приближались к воротам, где с бердышами в руках каждую подводу встречали царские мытники.

Глава 5

Ссора

Купец средней руки Супрядкин Спиридон Карпыч принял Сафрона с ватагой радостными вскриками приветствий, лобызаниями и причитаниями:

– Да как же так? Сафрон Никанорыч! Сколько лет, сколько зим! Вот радость-то какая! Бабы! Готовь снедать, да получше. Гость дорогой к нам пожаловал, слава тебе, Господи! Проводи в горницу. Эй, Гришуха! Прими коней и челядь!

Сафрон с Петром чинно поздоровались, прошли в горницу, перекрестились на образа, поприветствовали хозяйку Феклу Васильевну, справились о здоровье, о достатке.

– У нас, слава Богу, все чинно, дорогой Сафрон Никанорыч. Проходите, устраивайтесь под образами, гости дорогие. Как доехали? – ворковала хозяюшка, а сама бросала короткие приказания девкам, что шныряли по хороминам.

– Сафрон Никанорыч, а может, сперва баньку тебе истопить с дороги?

– Нет, Спиридон. Первым делом до горячего дорваться охота. Дорога, вишь ты, была дальняя и не шибко веселая.

– Да-да. Ну, как знаешь. Слышно у нас, что в Новгороде царь шабаш учинил? Тут у нас беглецы объявились, слух пустили недобрый.

– Это, Спиридон, не слух, а сущая правда. Царь поверил наветам, будто к Литве мы качнулись, вот и напустил на нас свору своих опричников. Что деется, Спиридон! Вовсе гибнет Великий Новгород!

– Да-да, родимый. Видно, Бог отвернулся от нас, грешных. Господи, помилуй и оборони от лиходея!

– Да уж, лиходей. Душегуб и убивец царь-то оказался. Недаром Грозным прозывается.

– Но вы хоть вырвались благополучно, Сафрон Никанорыч, и за это надо Богу хвалу воздать.

– Завтра в церковь сходим. Помолимся, свечки поставим да дары преподобному вручим во спасение, для раздачи убогим.

Так беседуя, друзья усаживались за стол, провонявшие тулупы гости сбросили в сенях. Петька молчал, внимательно разглядывая обстановку купеческого дома. Это был добротный дом, но не чета их новгородскому, хотя достаток и здесь выглядывал из каждого угла.

Спиридон, слушая разные истории, что рассказывал ему Сафрон, сокрушенно качал головой, чмокал губами, обращался к Богу. Ему вторила Фекла, супруга его, женщина дородная и румяная.

Услышав всю историю Сафрона, хозяин дома приуныл малость, настроение его несколько упало, но потом он отбросил преждевременные страхи и беседа потекла своим чередом. Чарка-другая расслабила мозги и мышцы, жарко натопленная хоромина разморила гостей, промерзших с дороги. Спиридон скоро распорядился уложить гостей на лавки, и хоромины затихли.

Гардан попал в руки лекаря, которого вызвали в дом. Тот, осмотрев рану, заявил, что самое страшное уже миновало и теперь надо ждать. Время – лучшее лекарство. На прощание он заметил:

– Недели через две-три сможешь ходить без костылей. Но поберегись и тогда, молодец. Не скачи козлом без надобности. Попариться тебе надо хорошенько с березовым веничком, да с травами, да с медом. Ну, бывай…

Гостям отвели маленький флигелечек на заднем дворе. Тесный, но на первое время и такое сойдет. Тепло, сытно, а что еще нужно простому человеку?

Коней поставили в свободных конюшнях. Спиридон часто отправлял подводы по торговым делам, так что место нашлось.

– Эх, заживем мы теперь! – мечтательно молвил Кузьма, зажмуривая глаза, как мартовский кот на солнце.

– Так и заживем, как хозяин повелит, – ответил Пахом, устраивая себе место на печи. Она еще не нагрелась, но теплый дух уже наполнял помещение.

– А что хозяин? Тут и самим можно стать хозяевами. Время такое…

– О чем это ты? – спросил безразличным голосом Пахом. Он не так уж был охоч до разговоров, тянуло отдохнуть, прогреть застывшие кости.

– Да уж об том самом. Поживу малость, осмотрюсь, а там и видно будет. Не век же сидеть в конюхах. Может, судьба наконец и мне даст в люди выйти. Такой случай грех упустить, Пахом. Да где уж тебе-то понять!

Пахом сопел недовольно, но вступать в пререкания не хотел.

У окна, опираясь на костыли, которые сделал из рогатин еще в лесу Пахом, стоял Гардан. Он уже мог немного передвигаться, и это сильно радовало его. Он молча слушал бахвальство Кузьмы, а его мозг лихорадочно работал. Он сразу понял, куда тот клонит, и страх за коня сжал его сердце. Наконец он не выдержал и сказал:

– Вот уж не думал, что у вас работники могут изменить хозяину.

– А ты замолкни, нехристь неумытый! – огрызнулся Кузьма. – А то быстро спровадим на конюшню. Нечего тут место занимать, вражина!

– Видно, так и надо сделать, – ответил Гардан, едва сдерживая в груди острое желание вступить в драку. – С конями-то куда легче жить, чем с иными людьми.

– Ну вот и договорились. Проваливай и больше тут не показывайся! Не то схлопочешь по шее!

– Рад, что немощен я, так и расхрабрился! Поглядел бы я на тебя, будь я при силе да при оружии. Небось, тогда не стал бы распускать язык.

Кузьма было бросился на обидчика, но Пахом успел перехватить его:

– Куда лезешь? Охолони малость. Чего с него взять, с калечного?

– Ну, погоди, пес шелудивый! Я тебе еще устрою хорошую жизнь! – Кузьма с трудом сдерживал себя, но тут Гардан заковылял к двери и молча скрылся за ней, напустив в комнату клубы пара.

Он зло кривил губы, ковылял по заснеженному двору к конюшне, где припал к шее своего гнедого коня. Тот ласково обнюхивал хозяина, в горле его что-то похрипывало – это был знак радости встречи с хозяином. Гардан влюбленно оглаживал свалявшуюся без ухода шерсть, целовал коня в мягкие бархатные губы. Конь шумно вздыхал, переступал копытами и радостно тыкался носом в его плечо.

– Ладно, Алмас, отдыхай. Тебе теперь надо много есть и отдыхать, а то за дорогу ты весь отощал и измучался. Увидел бы тебя мой дядька Азиз. Головы бы меня лишил за тебя.

Гардан устроился на сеновале, нашел старый пропыленный тулуп необъятного размера, покликал конюха.

– Не найдется тут рядна какого подстелить, а?

– Чего это ты тут вздумал устраиваться? В хоромах места нет, что ли? Хозяин распорядился всех устроить.

– Хочу тут. Люблю с лошадьми.

– Смотри сам. Дело хозяйское. Сейчас принесу тебе рядно.

Вскоре появилось рядно, конский потник и рваный тулуп. Конюх молвил, с интересом поглядывая на Гардана:

– Никак не нашенского ты роду-племени?

– Угадал. Гарданом кличут меня. Татарин я, потому без лошадей жить мне не мочно. Понял теперь?

– А-а. Стало быть, татарин, – неопределенно протянул конюх, хмыкнул под нос и удалился в сумрак конюшни.

Гардан заснул, угревшись под хрумканье конских челюстей. Часа два спустя явился Петька, растормошил его и сказал:

– Мне конюх все рассказал. С чего это ты так? С Кузей поцапались? Негоже тебе тут жить – замерзнешь. Тебе ж вылечиться надо побыстрей.