Юлия принесла две рюмки коньяка и бутылки с тоником и бесшумно удалилась. Вебер предложил выпить за большой успех трудового коллектива и руководства фабрики, но Имре отклонил этот тост. Не стоит делить шкуру неубитого медведя и праздновать событие, которое еще не произошло. Выпили молча. Вебер сказал, что материал он все-таки сделает. Такой репортаж сварганит, что Фери Давид пальчики оближет от удовольствия. Имре Давид кивнул головой: правильная мысль, очень даже правильная, только надо описывать все как есть, без преувеличений, а то некоторые журналисты склонны к неоправданным гиперболам. Вебер самодовольно улыбнулся. За это товарищ директор пусть не опасается. Он, Бела Вебер, принадлежит к числу тех журналистов, которые пишут только то, что им приказывают. Но директор не отреагировал на его сарказм, и Вебер с сожалением констатировал про себя, что у «этой деревенщины» начисто отсутствует чувство юмора. Ничего, решил Вебер, расшевелим его по-другому — заставим позировать перед объективом. Пленки, правда, в аппарате нет, зато вспышка работает исправно, так что нужный эффект будет обеспечен. Он вынул фотоаппарат и попросил Имре Давида сесть за стол.
— Товарищ директор, примите, пожалуйста, сосредоточенный вид. Теперь просматривайте корреспонденцию, не обращайте на меня внимания… Так, хорошо. Теперь снимите телефонную трубку. Поправьте прическу. Улыбнитесь. Прекрасно. Еще один снимочек. Нет, нет, не за столом. Будьте любезны подойти к книжной полке. Так. Возьмите какой-нибудь справочник, раскройте. Не помешает наморщить лоб. Вид будет более серьезный, вдумчивый… Замечательно!
Имре Давид не замечал, что Вебер валяет дурака. Думал, тот действительно готовит фоторепортаж о нем. Они опять сели за маленький столик. Вебер убрал фотоаппарат в футляр, достал блокнот.
— Я собираю материал для двух статей, — сказал он, листая блокнот. — Во-первых, о фабрике, как я уже сообщил, а во-вторых… Не знаю, говорил ли вам Фери…
— О чем? Даже не представляю, что вы имеете в виду, товарищ Вебер.
— Речь идет о Миклоше Зале.
— О Миклоше Зале? А в чем дело? — с любопытством спросил Имре, закуривая сигарету.
— Мы получаем очень много анонимок, — ответил Вебер. — Обычно мы выбрасываем их в корзину, поскольку шеф считает, что редакция не должна заниматься анонимками.
— Правильно считает, — заметил Имре. — Узнаю брата.
— Правильно-то правильно, но поток этих писем не прекращается.
— И все они о Миклоше Зале?
— Ну да. Так что когда решено было дать материал о фабрике, Фери сказал мне: уж коли все равно едешь туда, разузнай, на чем основаны эти письма.
— Брат ни словом не упомянул об этом. Странно.
— Я догадываюсь, почему.
— И почему же?
— Должен сказать, что я имел недавно беседу с Генрихом Капларом.
— О Зале?
— Естественно. А кроме того, разговаривал в Будапештском комитете партии со своим старым приятелем Фрици Мольнаром. В общем, они оба нарисовали мне портрет человека, от которого можно ожидать чего угодно.
— То есть?
— Ну, как, по-вашему, можно охарактеризовать человека, который поднимается на трибуну перед почти тысячной аудиторией и призывает собрание не голосовать за кандидата, выдвинутого в депутаты парламента, поскольку тот якобы проводит антидемократическую политику? Потом то же самое повторяется на областной конференции, где выбирают делегатов на партийный съезд. И в том и в другом случае мишенью его нападок является генеральный директор треста, в котором он работает. Что же вы после этого можете сказать о таком человеке?
Имре Давиду все меньше нравился этот разговор. Он не счел нужным отвечать на вопрос. Если он скажет, что подобный человек заслуживает всяческого уважения, этот борзописец его просто не поймет.
— А вы не поделитесь со мной своими догадками, почему брат не сказал мне насчет Залы?
— Да, конечно. Фери как-то заметил, что работники фабрики не станут вам жаловаться на Залу, зная, что вы с ним друзья. А поэтому вам вряд ли что-нибудь известно о его темных делишках.
— А что же это за темные делишки, товарищ Вебер?
Журналист полистал блокнот.
— Вот, пожалуйста. Авторы нескольких писем возмущаются, как может Зала быть членом партии, когда у него на совести тяжкие преступления. Будучи в Бодайке партийным секретарем, он злоупотреблял властью, сажал людей в тюрьму на основе ложных обвинений.
Имре Давид нахмурился: