Они сидели в парке святого Иштвана недалеко от пристани. Стоял теплый летний вечер, не было ни малейшего ветерка. Тереза робко спросила, почему же он не женится, если ему так хочется создать свою семью. Миклош повернулся к ней, взял за руку:
— А вы согласитесь стать моей женой?
— Пожалуй, да.
Они поцеловались.
Через две недели состоялось бракосочетание. Обставлена вся церемония была более чем скромно, и Тереза поначалу почувствовала себя обманутой, но в конце концов согласилась с доводами Миклоша. В самом деле, у них ведь ничего нет. Так зачем пускать людям пыль в глаза? За несколько дней до бракосочетания Миклош получил под жилье помещение бывшей прачечной на чердачном этаже одного из домов на улице Дюлы Хегедюша. Все-таки это было лучше, чем ничего. В районном совете сказали, что, к сожалению, ничего другого пока предложить не могут, но надо набраться терпения, — конечно, ему дадут квартиру, только сначала необходимо обеспечить жилплощадью многодетные семьи, расселить тех, кто живет в подвалах и времянках. Да, конечно, ответил Миклош, он согласен ждать, поскольку у него нет иного выхода.
После бракосочетания они устроили свадебный ужин в кафе «Красный рак». Кроме родителей Терезы пришел еще Имре со своей невестой Евой Гачи. Ужин тоже был весьма скромным. Еве это не понравилось, и она шепнула Имре, что если и он собирается устроить такую же дрянную свадьбу, то уж лучше им сразу расстаться, ведь свадьба — большое событие в жизни и нельзя сводить ее к такому убогому застолью. Тамашу Хоровицу, напротив, понравилась непритязательность Миклоша, его трезвый взгляд на вещи. Хоровиц чувствовал, что Терезе не придется жаловаться на судьбу, ибо с серьезным, порядочным и образованным человеком свел ее несуществующий господь бог. Так он и сказал во всеуслышание, а про себя поблагодарил создателя за то, что тот послал его дочери такого мужа. И добавил мысленно: «Прости, всевышний, что молодые не в церкви дали друг другу клятву верности, но ты сам видишь, какие настали времена». За столом царило приподнятое настроение, все шутили, смеялись. Но особенно отличался Имре — он был прямо-таки в ударе и ораторствовал без устали. Казалось, будто он пришел сюда уже навеселе. Тереза почувствовала неприязнь к нему. По рассказам Миклоша она представляла его себе не таким. Она просто не могла взять в толк, почему ее муж души не чает в этом явно легкомысленном, самоуверенном человеке, который ничего не слышит, кроме собственного голоса. Но она ничем не выдала своих чувств, подумав, что первое впечатление может оказаться обманчивым.
Хоровиц сослался на нездоровье, и вскоре после ужина они с женой ушли. Миклош заказал еще две бутылки вина. Официант наполнил бокалы.
— А теперь, я думаю, самое время выпить с женщинами на брудершафт, — сказал Имре.
— Конечно! — подхватил Миклош.
Все четверо выпили на брудершафт, расцеловались. Имре помрачнел.
— Хороший у тебя старик, Тереза, — сказал он, закуривая сигарету. — Я иногда думаю: мой отец, наверно, тоже мечтал дожить до моей свадьбы. Что это за детство было — без отца, без матери! Не дай бог никому! — В глазах его появились слезы.
— Давайте поговорим о чем-нибудь более веселом, — предложил Миклош и обнял Терезу. — Например, о вашей будущей свадьбе. Когда вы собираетесь ее праздновать?
— Скоро, — отозвался Имре. — Я не хочу отставать от тебя. — Он повернулся к Терезе: — Должен заметить, Тереза, тебе удалось схватить фортуну за хвост. И помяни мое слово: не пройдет и пяти лет, как Миклош станет заместителем министра. Запомни, Тери.
Миклош глянул на Терезу. Девушка улыбалась. Ей явно понравилось предсказание Имре. Только этого еще не хватало! Он взял руку Терезы, погладил.
— У Имре язык без костей. Не обращай внимания. Он и в детстве любил толочь воду в ступе.
— Это я-то? — возмутился Имре.
И начались воспоминания о детстве. Не было им ни конца ни края, и оба старались перещеголять друг друга. Каждый из них рассказал историю своей первой любви, и тут же неумолимо возникло в памяти то злополучное покушение на фольксбундовцев. Друзья не хотели бередить старые раны, но им необходимо было освободиться от болезненных воспоминаний, излить душу. И когда они умолкли, перед глазами у них все еще витали призраки далекого прошлого, а над столом сгустилась атмосфера недосказанности, побуждавшая женщин: спрашивайте, уже можно. Первой решилась Тереза: