— Так, а как?… если сама не понимаешь, что творишь, то…
— ну-ну.
… ладно.
Тогда сам садись на камень, а я — умощусь тебе на руки.
— Ух, какой приказной тон!
(наигранно завозмущался Лимончик)
— А то. Будешь страдать, раз такой вредина.
— Как вредина? Патти!
(возмущенно, вполне реалистично едва ли не завизжал от шока Дюан)
— Что такое?
(взволновано обернулась я
(едва только умостившись ему на коленки))
— Когда ты успела меня покусать? Этой ночью? Да?
(дошло — невольно рассмеялась)
— Нет, увы.
Я не хотела тебе раньше признаваться, но, видимо, все же, придется: эта "способность", дорогой, у тебя — с рождения…
— Неправда!
— Правда, правда, мой мальчик. Еще какая правда, — и язвительно погладила, провела по его волосам.
("обиделся", губки надул, как ребенок маленький)
— Ничего, Маратик. Врачи говорят… с этим… жить можно.
— Честно? — (и снова умело изображает "наивный, молящий взгляд" щенка, уставленный мне в очи).
— Честно, милый. Честно.
(вдруг сжал, сжал в своих объятиях крепко, и тут же уткнулся носом, прижался всем своим лицом к моей спине)
— Ну, тогда хорошо…
(едва слышно прошептал Дюан, отчего-то вдруг потеряв охоту к шуткам, но все еще продолжая "играть" роль)
…
— Ты много раз был на море?
(несмелая пауза рассуждений и, видимо, не самых легких воспоминаний — но наконец-то отозвался)
— Немало.
Было время даже…. купил себе яхту и укатил долой от мира сего, чтобы забыться.
— Из-за Женье?
(едва слышно, с опаской прошептала я)
(невольно хмыкнул)
— Увы, Патти. Не одна она меня предала в этой жизни.
Так что… причин хватало, чтобы поступить так.
А с Жженье, когда мы расстались, я купил дом у озера, в лесу — и жил в одиночестве (чего скрывать, пил… и немало) почти год. Пока не явилась Оливия и со скандалом, криком и истерикой не привезла меня туда, в город, где мы и познакомились с тобой.
— Так… всё же… с ней вы не такие уже и далекие?
— Далекие. Но ее мания "старшей" сестры, ее… материнский инстинкт, который не нашел выхода в жизни, берет свое.
— А почему не нашел? Почему же не родит себе ребенка?
(невольно (печально) рассмеялся)
— Говорит, не родился еще такой мужчина, который заставит ее сердце биться чаще, а рассудок помутнеть, да до той степени, что она решиться создать семью.
— Но… Оливия же… не молодеет. Время-то… идет.
— Время…
Патти, время — очень странное "существо". И для каждого оно пляшет по-своему.
… И что, что, а этот "нюанс" Лив не пугает.
Единственной ее фобией есть то, что привяжет себя к кому-то или чему-то, и тогда потеряет самое главное в ее жизни — свободу. Ту, за которую готова отдать не только тело, но и душу…
…
Мда.
Когда-то я завидовала ее характеру, силе воле, принципам, но а теперь… теперь увидела, НАСКОЛЬКО она несчастная.
Нет уж, лучше я буду "рабыней", зависимой (душевно) от Марата, чем жить в ГОРДОМ одиночестве.
Увы. Я сыта им, и ничего… кроме соли и боли, в нем нет.
Так что…
— Не замерзла?
— А? Нет. Нет. Конечно. На улице стоит жара, да еще и ты меня обнимаешь — разве может быть… холодно?
— Ну, мало ли…
— Или ты… намекал, мол, домой пора?
— Можно и домой…
…
— Черт!
— Что?
— Мы же продукты не купили!!
— А ты кушать сегодня еще будешь?
— Нет, ну, а завтра??? Что будем есть завтра?
— "На завтра" можем и купить "завтра".
— Очень остроумно.
(вмиг дернулась — вырвалась, сорвалась на ноги)
— Поехали!
— Куда?
— В магазин.
— Патти, они, наверняка, уже закрылись.
— Чушь! Здесь должны быть ночники! Поехали!
(ну, или пошли… ту идти-то всего…)
Глава Шестьдесят Четвертая
Увы. Глупыми были мои надежды — вечер в Валетте приносит затишье. И лишь только с наступлением утра… столица вновь оживет.
Дабы порезвиться, насладиться ночной жизнью — предстоит ехать в соседние города