Увидев Эмилио, Стефано спрыгнул со стула для того, чтобы его тепло поприветствовать. Анджолина также поменяла свою позу и села на белоснежные подушки. Она в свою очередь тоже любезно поприветствовала Эмилио. Так давно не виделись. Она нашла, что Брентани немного бледен. Может, ему нездоровится? Эмилио не смог выказать признательность за такие проявления любви. А вдруг она хотела продемонстрировать благодарность за то, что он оставлял её наедине с Балли?
Стефано остановился напротив своей работы:
— Тебе нравится?
Эмилио пригляделся. На бесформенном основании была расположена получеловеческая фигура на коленях с прикрытыми одеждой плечами. Судя по форме и положению, это были плечи Анджолины. На данном этапе работы в композиции было что-то трагическое. Может быть, фигура была погребена в глине и прилагала ужасные усилия, чтобы освободиться. Даже голова, в которой несколькими прикосновениями большого пальца были очерчены виски и лоб, казалась черепом, аккуратно покрытым землёй с тем, чтобы скрыть крик.
— Смотри, как всё зарождается, — сказал скульптор, бросая ласкающий взгляд на своё творение. — Идея уже воплощена, не хватает только формы.
Но эту свою идею видел только сам Балли. Можно было догадаться только о каком-то неуловимом замысле. Из этой глины должна Пыла выйти мольба человека, который стал верующим только на мгно-иение и который уже никогда не станет таковым впредь. Балли объяснил и задуманную им форму. Основание останется прежним, а фигура будет отделана вплоть до волос, которые он расположит с кокетством парикмахера. Эти волосы предназначались для отказа от молитвы, которую выражало лицо.
Анджолина вернулась к своей позе, а Балли к работе. В течение получаса она позировала вполне умело, изображая мольбу, как ей указал скульптор, для того, чтобы на её лице было выражение просьбы. Но Стефано это выражение не понравилось, и только Эмилио заметил появившуюся мину отвращения на лице Стефано. Эта монахиня не умела молиться. Вместо того, чтобы смотреть жалобно, она постоянно упрямо поднимала глаза вверх. Анджолина кокетничала с Синьором Богом.
Усталость Анджолины стала проявляться со временем в затруднённом дыхании. Балли совсем не догадывался об этом, будучи погруженным в важный этап работы: безжалостно склонял голову бедняжки на правое плечо.
— Сильно устала? — спросил Эмилио Анджолину, и в то время, как Балли его не видел, погладил её нежно и поддержал на несколько секунд подбородок.
Она поцеловала его руку, но не изменила своё положение.
— Я могу потерпеть ещё немного.
О, как это было восхитительно — жертвовать собой ради произведения искусства. Если бы Эмилио был художником, то расценил бы такое самопожертвование как доказательство любви.
Вскоре Балли согласился на короткую передышку. Он сам в ней, конечно, не нуждался и, тем временем, стал заниматься основанием. В споём длинном плаще Стефано имел вид священника. Анджолина, сидя рядом с Эмилио, смотрела на скульптора с недовольством и, в то же иремя, с восхищением. Он был красив, со своей элегантной бородой с проседью, но с отблесками золота; ловкий и сильный, он скакал вокруг статуи, сохраняя равновесие своё и статуи, и являлся воплощением умной работы. Даже Эмилио восхищался им, страдая от этого.
Скоро они вернулись к работе. Скульптор помял ещё немного голову статуи, не заботясь о том, что она могла потерять уже приобретённую форму. Он прибавлял глины с одной стороны и убавлял с другой. Можно было предположить, что он снимает копию с натурщицы, заметив, как часто он на неё смотрит, но Эмилио не казалось, что глина воспроизводит хоть какую-то черту лица Анджолины. Когда Стефано закончил работу, Эмилио сказал ему об этом, и скульптор научил его, как надо правильно смотреть. Сначала не было никакого сходства, но это только если смотреть на эту голову из одной точки.
Анджолина также всего этого не понимала, и ей даже не нравилось, что Балли считал, что изобразил её голову в этом бесформенном куске глины. Эмилио же теперь видел сходство и считал его очевиднейшим. Голова казалась заснувшей, неподвижная в своей прилегающей повязке, а ещё не вылепленные глаза казались закрытыми, но подразумевалось, что дыхание жизни собиралось оживить эту грязь.