— Завидовала, — неожиданно легко согласилась Петрова. — Я старая черепаха Тортилла и очень хорошо понимала, что она-то еще научится писать, а я уже не научусь… Вот так, как она…
— Неужели это так сложно? — совершенно искренне удивился я.
— Представьте себе! А еще представьте себе, что среди журналистов это очень мало кто умеет.
— А мне всегда казалось, что в этом самая соль вашей работы, — заметил иронически Северин, — вскрывать недостатки, обнажать пороки…
— Казалось правильно. И сейчас, между прочим, с нас, наконец, стали ее, кажется, спрашивать — оттуда, сверху. — Она довольно неопределенно ткнула пальцем в потолок. — Раньше… Раньше тоже спрашивали. Но если не выполняли, никто не сердился слишком сильно. Я двадцать лет работаю в газете, можете мне поверить. Ведь как делается критический материал? Пойдите в суд, в прокуратуру, в милицию, в народный контроль, в торговую инспекцию, вообще в любой проверяющий, контролирующий, карающий орган. Материала — вагон, бери на любой вкус и пиши судебный очерк, моральную статью, поднимай проблему. Надо лишь уметь сделать правильные выводы, ну и можно еще врезать кому-нибудь, кому недоврезали, на ваш вкус, до вас. Нет, такая публицистика тоже должна существовать, даже обязана. Но только такая?..
Мне показалось, что Петрова что-то уж очень сильно вошла в раж, а главное, отвлеклась от темы.
— Понятно, — сказал я, стараясь интонационно подвести итог ее выступлению. — Значит, Ольга была журналистом того типа, который сам, так сказать, ищет недостатки и сам их вскрывает. Какой проблемой она занималась последнее время?
У Пырсиковой снова сделалось растерянное лицо, а Петрова, на глазах остывая, вяло пожала плечами.
— Кажется, что-то с книгами. Точно не знаю. Может быть, Чиж?
— Букинистическая торговля, — объявил Северин, поднимая для всеобщего обозрения Ольгин блокнот. — Тут есть весьма интересные наблюдения. Нет только одного, по крайней мере, я пока не нашел: какими именно магазинами она интересовалась?
Женщины молчали.
— Так, — сказал Стас. — Жаль. Тогда такой вопрос: имя Щура вам что-нибудь говорит? У Ольги оно записано в календаре как раз позавчерашним числом. А? Нет? Снова жаль. Еще вопрос. В тот пень, когда вы ждали Ольгу, в день ее рождения… Кстати, сколько ей исполнялось?
— Двадцать пять, — сдавленным голосом пролепетала Пырсикова.
— Двадцать пять, — повторил Северин. — Круглая дата. Так вот, в тот день кто-нибудь звонил?
— Не то слово! — всплеснула руками Пырсикова. — Обзвонились! Наверное, все хотели поздравить.
— А что-нибудь ей передавали?
— Не-ет. Вот только одна старушка с таким дребезжащим голосом… Постойте, я же записала, у нее имя совсем простое… — Пырсикова бросилась искать на своем столе и нашла. — Вот! Анна Николаевна. Просила передать, что звонила и поздравляла. И еще мужчина какой-то звонил ближе к вечеру. Я его запомнила, потому что он перезванивал раза четыре.
— Не назывался, конечно?
— Нет, но мы с ним даже немного беседовали. Он явно был в курсе, что у Ольги день рождения, голос у него мне показался каким-то испуганным или встревоженным, что ли…
— Пырсикова, не фантазируй, — опять оборвала ее Петрова. — Небось это был тот самый, с которым она собиралась в ресторан.
Мы с Севериным многозначительно переглянулись, а Петрова, уловив, видно, наше переглядывание, сказала оправдываясь:
— Так ведь вас в основном предыдущие дни интересовали… Мы ее спрашивали, куда она вечером в день рождения денется — все-таки дата, а у нее-то коммуналка, скандалы с соседями постоянные. Лора, вон, даже к себе ее звала. Но Ольга сказала, что идет в ресторан, как она выразилась, в очень узком кругу. Я так поняла, что просто вдвоем с мужчиной.
— Вы хоть что-нибудь о нем знаете?
— Ни малейшего представления! Хотя… Как раз в тот день… В субботу… Она пришла в новом платье и с новой сумкой. Ну, мы, конечно, на нее накинулись, стали подкалывать: дескать, не иначе, как богатый любовник завелся. А она только смеялась и говорила: секрет, потом расскажу.
— И даже намека никакого — кто, что?
— Она, если честно, не очень любила про своих мужиков распространяться. Хотя наше бабье и пыталось из нее что-нибудь вытянуть.
— Слу-ушай, — вдруг округлила глаза Пырсикова. — Как же мы забыли? А в ее «дневнике» не могло быть про это?
— Могло, — задумчиво согласилась Петрова.
— Что за дневник? — спросили мы с Севериным почти хором. Дневник — это была бы просто редкостная удача!