— Это не совсем то, что вы подумали, — охладила нас Петрова. — Ольга, видите ли, постоянно писала, как она нам сообщила, «юмористическое повествование». Она там изображала всех знакомых и сотрудников редакции, авторов и так далее. Нормальная графомания, конечно…
— Тата! — вскричала Пырсикова укоризненно.
— …но есть забавные места, точные наблюдения. Она нам кое-что зачитывала. Смешно. Правда, по принципу Сквозиик-Дмухановского — до тех пор, пока не про тебя… Называлось все это «Дневник женщины».
— А где эта повесть, у нее дома? — нетерпеливо спросил Северин.
— Нет, у Ольги не было машинки, и она перепечатывала здесь, вечерами. Кажется, рукопись лежала обычно в несгораемом шкафчике рядом с ее столом.
Мы всей гурьбой двинулись к лабиринту, когда неожиданно дверь в отдел резко отворилась и в комнату влетел низенький мужчина весь в белом. Белыми были куртка, джинсы, кожаные спортивные тапочки, даже кепка. В первый момент он показался мне толстым, но потом я разобрал, что это не так: мужчина был пухл. Из глубины заплывшего лица смотрели цепкие темные глазки. Эти глазки мгновенно обшарили комнату и зацепились за нас с Севериным. Какие-то доли секунды мне казалось, что он так ничего не скажет, повернется и уйдет. Но он перевел взгляд на Петрову:
— Она?
Та коротко кивнула.
Он скорбно поджал губы, покачал головой и снова мазнул глазами по мне и Северину.
— Ну я попозже зайду, ладно?
И тихонько прикрыл дверь. — Кто это? — спросил я.
— Виктор Горовец, художник. Оформляет иногда материалы, но чаще не у нас, а в журналах.
— Он что, в курсе?
— Да, мы звонили ему вчера, когда разыскивали Ольгу. Это он уговорил нас обратиться в милицию.
— А почему именно ему?
Пырсикова вся зарделась, а ее подруга отвела глаза в сторону.
— У них с Ольгой что-то было, — произнесла Петрова очень нехотя. — Роман не роман, но во всяком случае полгода назад они общались. А уж мы вчера все варианты перебирали…
— А почему вы нам про этого Горовца сразу не сказали? — сурово спросил Северин.
Пырсикова заалела еще больше, а Петрова вывалила разом:
— Потому что он специально просил этого не делать. Кому охота, чтоб его потом неизвестно из-за чего по милициям таскали?
— И сколько еще народу взяло с вас обет молчания? — едко поинтересовался Северин, но Петрова не удостоила его ответом.
Мы миновали лабиринт и остановились над шкафчиком.
— Заперто, — констатировал я, присев на корточки и подергав дверцу. — Ключ имеется?
— Вот здесь, в верхнем ящике стола.
Ключ лежал на месте. Я вставил его в скважину, и он с некоторым скрипом повернулся. Шкафчик был пуст, безнадежно пуст.
— Да-а, — протянул над моей головой Северин. — Крысы, похоже, все-таки нашли сюда дорогу.
6
Участковый из отделения, широкоплечий краснолицый парень с погонами лейтенанта, ждал нас на лавочке возле подъезда, где жила Троепольская. Рядом сидели еще двое пожилых мужчин — понятые, о которых мы просили его по телефону. Задрав голову, Северин осмотрел дом, девятиэтажную кирпичную махину, словно надеялся по каким-нибудь признакам угадать окно, отмеченное печатью трагедии.
— Какой этаж?
— Третий.
— Ну пойдем потихоньку, все равно вместе в лифт не влезем. Соседи дома?
— Соседка, — ответил участковый. — Я ей звонил, предупреждал.
«Троепольская — 1 зв. Лангуевы — 2 зв.», — прочитал я на двери. Третья фамилия, которой причиталось «3 зв.», была вымарана. Участковый поднял руку и нажал на звонок два раза.
Неторопливые шаги с пришлепом послышались за дверью, и нам открыла высокая, худощавая, обликом похожая на воблу женщина в длинном стеганом халате неопределенно-линялого цвета. Дым от сигареты, задвинутой в самый угол рта, лез ей в глаза, и, разглядывая из полутемного коридора нашу компанию, она щурилась и морщилась.
— Куда это столько вас? — недовольно поинтересовалась вобла, обращаясь, впрочем, только к участковому.
— Это я вам звонил, Нина Ефимовна, — ответил тот и показал на нас: — Товарищи из уголовного розыска.
Она посторонилась, сказала, цедя слова сквозь сигаретный дым:
— Проходите… Насчет Ольги, что ли? — И добавила иронически; — Долгонько раскачивались!
Не знаю, как Северин, а я слегка оторопел. Вобла тем временем продолжала все так же неторопливо:
— Сразу к ней пойдете? Тогда вот ее дверь. А если сначала меня будете опрашивать… допрашивать или как у вас это называется? — Она засмеялась сипловато, а потом закашлялась. — Тогда на кухню пойдем, К себе не приглашаю, не прибрано, на бюллетене я.