Середина осени прошла, и сразу задули холодные ветры, листья полетели с деревьев, устилая зеленоватую воду чанъаньских прудов, а вскоре в воздухе закружились белые мухи, и наступила зима. Ду Фу: ютился в доме своих знакомых и каждую ночь зябко кутался в одеяло, чувствуя, как ноют от холода больные ноги. Иногда среди ночи он просыпался и подолгу кашлял в платок, стараясь не разбудить хозяев. Но по утрам все равно выходил из дому и так же, как и в Фучжоу, прислушивался к разговорам, хотя, боясь шпионов Ань Лушаня, люди редко решались открыто обсуждать события. Оставшиеся в городе жители ждали, когда же новый император пошлет войска на врага и освободит столицу. И Ду Фу ждал. Поэтому с особой болью и разочарованием он встретил известие о том, что императорская армия потерпела поражение при Чэньтао из-за неумелой попытки главнокомандующего воскресить традиции воинского искусства древних, применив в бою колесницы, запряженные буйволами:
Пошли герои Смежною зимою На подвиг, Оказавшийся напрасным. И стала кровь их В озере водою, И озеро Чэньтао Стало красным. В далеком небе Дымка голубая, Уже давно Утихло поле боя, Но сорок тысяч Воинов Китая Погибли здесь, Пожертвовав собою... («Оплакиваю поражение при Чэньтао»)Так же тяжело воспринял Ду Фу весть о поражении правительственных войск при Цинфань, последовавшем через некоторое время. Воображение переносило поэта на поля сражений, и он видел покрытые снегом холмы, замерзшие реки, видел гниющие кости убитых воинов и черный дым, поднимающийся над брошенным лагерем... Одним словом, зима не радовала добрыми вестями, и особенно тревожило Ду Фу то, что он ничего не знал о своих близких - жене, детях, братьях и сестре - живы ли они? Куда забросила их война? Угрюмый, с потухшим взглядом сидел он в комнате, глядя на остывающие угли жаровни и сравнивая себя с Инь Хао - крупным чиновником, который по ложному доносу был уволен в отставку, и, не смея открыто выразить возмущение, писал пальцем в воздухе то, что не решался доверить бумаге:
Души недавно павших Плачут на поле брани. В тихой сижу печали, Старчески одиноко. Мрачно клубятся тучи В сумеречном тумане, Легких снежинок танец Ветер принес с востока. На пол черпак бросаю - Нету вина в бочонке, Еле краснеют угли - Вот и сижу во мраке. Непроходим, как прежде, Путь до родной сторонки, В воздухе, как Инь Хао, Пальцем пишу я знаки. («В снегу»)Наступила весна, и разрушенный город вновь начал оживать. Застучали молотки плотников, возводивших новые дома, закудахтали во дворах куры, залаяли собаки, замычали быки. В Чанъани все зазеленело, распустились цветы в садах и императорских парках, прогрелся воздух, полетели по ветру белые лепестки, прилипая к зонтикам знатных дам, колесам экипажей и лошадиным копытам. Ду Фу смотрел на весенние улицы, слышал птичий щебет и ничему не радовался. Ему было странно чувствовать, что даже в эти горькие и печальные для родины дни природа по-прежнему великолепна и безучастна к людским страданиям. О родных он так ничего и не узнал - письма не приходили. Весной его болезни обострились, и Ду Фу настолько исхудал и ослаб, что в волосах не держались заколки (мужчины в Китае с отроческих лет закалывали волосы шпильками);
Страна распадается с каждым днем. Но природа - она жива: И горы стоят, и реки текут, И буйно растет трава. Трагедией родины удручен, Я слезы лью на цветы. И вздрогнет душа - если птица вдруг Крикнет из темноты. Три месяца кряду горят в ночи Сигнальных костров огни. Я дал бы десять тысяч монет За весточку от семьи. Хочу надеть головной убор, Но так ослабела плоть, И волосы так поредели мои, Что шпилькой не заколоть. (Весенний пейзаж»)Наконец пришло известие от сестры и братьев, и Ду Фу с облегчением узнал, что они живы, хотя война разбросала их. Эти новости вселяли надежду, что и с его семьей все в порядке: его сынишка, прозванный Жеребенком, по-прежнему повторяет свою любимую фразу: «Жеребенок - хороший малыш» - и пытается декламировать строчки отцовских стихов, дочурка возится с игрушками, купленными у уличного торговца, а жена трудится, не покладая рук, чтобы их накормить и одеть. Когда же они снова будут вместе? Сколько ему еще ждать?
Ты любил повторять: «Жеребенок - хороший малыш!» Прошлогодней весною ты выучил несколько слов, И уже называл по фамилиям наших гостей, И смешно декламировал строчки отцовских стихов. В неспокойное время родиться тебе довелось, - О тебе позаботиться сможет лишь добрая мать. У Оленьих Ворот я мечтал поселиться с семьей, А теперь даже письма отвык от жены получать. Меж землею и небом - мельканье знамен боевых, Даже горы и реки безмолвно скорбят за меня: Если б только я знал, что когда-нибудь свидимся мы, То сумел бы дождаться счастливого этого дня. («В мыслях обращаюсь к семье»)
ДУ ФУ БЕЖИТ ИЗ ЧАНЪАНИ В СТАВКУ НОВОГО ИМПЕРАТОРА
Весной 757 года обстановка в обеих столицах стала меняться, и их жители связывали это с теми смутными слухами, которые проникали из стана мятежников. Поговаривали, что между Ань Лушанем и его ближайшими сподвижниками давно существовали разногласия, становившиеся все более непримиримыми, и вот клика заговорщиков во главе с Ань Цинсюем, сыном маленького человечка, пробралась к нему ночью, и под покровом темноты предводитель мятежников был заколот кинжалами. Жестокий режим, насаждавшийся Ань Лушанем, мгновенно ослаб, и многие его пленники возвратились из Лояна в Чанъань. Среди них оказался и старый знакомый Ду Фу - ученый Чжэн, некогда угощавший его вином (мятежники назначили Чжэна на должность смотрителя водных сооружений, но он отказался ее занять под предлогом болезни). Встреча была радостной для обоих: друзья поднялись на башню, стоявшую на берегу пруда, и провели вместе долгую ночь, рассказывая о своих злоключениях и любуясь яркой весенней луной. Оба понимали, что сейчас самое время бежать из Чанъани: патрулей на улицах стало гораздо меньше, и стража у городских ворот уже не так внимательно всматривается в лица. Смерть главаря доставила мятежникам слишком много хлопот, и им попросту не уследить за всеми. Если не воспользоваться удобным моментом, будет поздно. Междуцарствие в стане мятежников кончится, и жестокие меры усилятся. Тогда из Чанъани не убежишь, а когда правительственные войска освободят столицу, новый император с большим недоверием отнесется к пленникам Ань Лушаня, не пожелавшим (или не сумевшим) вовремя перейти к своим.
Ученый Чжэн не смог бежать вместе с другом, но он дал Ду Фу немало хороших советов. Чжэн научил поэта обратиться за помощью к буддийским монахам, которые часто прятали у себя беглецов и помогали им перебраться в безопасное место. Ду Фу послушался мудрого совета, и вот в один из весенних дней он постучал в ворота уединенного буддийского монастыря Большое Облако и попросил приюта. Настоятель принял его, выслушал и согласился помочь. Несколько дней Ду Фу прожил среди монахов, скрываясь от посторонних глаз и ушей. После этого добрый настоятель подыскал для него старую одежду и грубую, изношенную обувь, чтобы ранним утром - едва встанет солнце - поэт отправился в путь. Одежда и обувь лежали рядом, а Ду Фу от волнения почти не сомкнул глаз. Тусклый мерцающий свет лампы падал на стены, из курильницы тянулся душистый дымок, едва слышно позванивали колокольчики на крыше буддийской пагоды, и поэт словно бы заранее чувствовал горечь желтой дорожной пыли. Скоро в путь.
Под мерцающей лампой без сна пролежал я всю ночь, Благовоний душистых вдыхая густой аромат. Темнота павильона пугает в ночные часы, И подвески на крышах под ветром тихонько звенят..., («Убежище настоятеля Цзаня в монастыре Большое Облако»)