Выбрать главу

Так написал Ду Фу в стихотворении, подаренном Янь У в тот летний день 764 года, когда знатный гость посетил его хижину. Ду Фу пришлось заплатить за дружбу с Янь У не только катанием на лодке: генерал-губернатор уехал в Чэнду, заручившись согласием поэта поступить на службу. Таким образом, отказавшись от должности столичного инспектора, Ду Фу не сумел избежать службы в провинции и в то же злосчастное лето 764 года был назначен военным советником генерал-губернатора. Облачившись в красное чиновничье платье и получив особый знак, подтверждавший его полномочия, - серебряную рыбку, поэт каждое утро являлся в управу, занимал свое место за рабочим столом и, растерев тушь, принимался за составление служебных бумаг и донесений. Как военный советник, он помогал Янь У освобождать юг от тибетских отрядов, которые все еще оказывали сопротивление здесь, в Цзяннани. С одной стороны, эта деятельность отвечала внутреннему настрою поэта-патриота, но с другой стороны - Ду Фу, наученный горьким опытом чиновничьей службы, не слишком верил в то, что его доклады приносят реальную пользу. Тем не менее он отдавал все силы своей работе и часто оставался ночевать в управе, засыпая над страницами очередного доклада.

Прозрачная осень. Ночная прохлада. Платаны у тихой реки. Ночую один в опустевшей управе. Смотрю на огарок свечи. Опять моему бормотанию вторят лишь звуки солдатских рожков, И некому вместе со мной любоваться, луною в осенней ночи. Лишь ветер ненастный пылит над дорогой, и писем никто мне не шлет. Глухое безмолвие каменных башен, - как трудно добраться домой! - Сегодня моим одиноким скитаньям десятый исполнился год: Живу вдалеке от родимого края, как птица на ветке лесной. («Ночую в управе»)

Красное платье Ду Фу (вообще чиновнику его ранга полагалось носить зеленое, но, как ближайший советник Янь У, он был отмечен особой привилегией) и серебряная рыбка, которую он держал в специальном футляре, вызывали недобрые чувства среди других чиновников, и поэт часто ловил на себе завистливые взгляды. Его подозревали в том, что было ему более всего чуждо, - в стремлении любой ценой сделать карьеру, обогнав своих молодых конкурентов. Ду Фу это казалось смешным - он в роли преуспевающего выскочки! Но злобное шипение вокруг него невольно доносилось до слуха, и поэт чувствовал себя словно в змеином болоте, где каждый опрометчивый шаг грозил гибелью. В эти дни он создал свое знаменитое «Не подозревайте!»:

Старик, ничего не достигнувший в жизни, седеет твоя голова И выпадут скоро последние зубы, - тебя мне поистине жаль. А помню, когда-то свои сочиненья ты трижды носил во дворец И сам удивлялся, что громкая слава летела, как молния, вдаль. Седые мужи из Собрания мудрых стеною стояли вокруг. И все, кто собрался в дворцовых покоях, на кисть любовались твою. В те давние годы и сам император искусство поэта ценил; А ныне голодный, в дырявых лохмотьях у края дороги стою. Я сам поседел, но с командой безусой я вынужден дружбу водить, Они же в лицо улыбаются льстиво, но слышу их смех за спиной. Хочу я сказать молодым зубоскалам: «Прошу извинить старика. Я вам не соперник, так стоит ли, право, устраивать слежку за мной!»

Пока Ду Фу был занят на службе, соломенная хижина приходила в запустение, дворик зарастал травой, соседские мальчишки незаметно обламывали ветки садовых деревьев, хозяйничали на грядках, а иногда даже забирались через окно к нему в комнату, разбрасывали книги, без спросу трогали вещи. Ду Фу казалось обидной несправедливостью то, что сам он - седой, как осенний журавль, вынужден тратить последние годы на мнимое соперничество с «молодыми зубоскалами» вместо того, чтобы бродить по бревенчатым настилам горных дорог, слушая, как величественно сменяют друг друга времена года, как клокочут в земных артериях могучие токи рек, как гудит в «небесных пустотах» ветер, и земной и вселенский. Каждый час - минута - сосредоточенной тишины раскрывает ему мерцание Дао, и каждый день никчемной суеты уводит от истинного Пути. Здесь, в губернаторской канцелярии, Ду Фу словно бы живет не своей, а чужой жизнью, похожий на беспомощную старую черепаху, барахтающуюся в сетях рыболова. Доклады, над которыми он проводит бессонные ночи, уходят с императорской почтой... куда?.. в дворцовый архив, где их едят бумажные черви. Так стоит ли обманывать самого себя? Не лучше ли вернуться в соломенную хижину, как Тао Юаньмин вернулся под сень «пяти ив»?!

Ду Фу стал все чаще обращаться к Янь У с просьбой об отпуске и все реже появляться в управе. Дома он с облегчением снимал свой красный халат и, облачившись в домашнее платье, выносил циновку во двор, чтобы полюбоваться закатом. Душа его на минуту освобождалась от тяжкого гнета забот, но ночами вновь одолевали мучительные мысли о туфанях, рыскающих неподалеку, о судьбе двоюродных братьев, о родном севере:

Ночная прохлада врывается в спальню мою, Луна посылает на землю мерцающий свет. Блестят под луною тяжелые капли росы, Покажутся редкие звезды, и снова их нет. Дорогу во тьме освещают себе светляки, Далекие птицы друг друга зовут над водой. Повсюду война, и сраженьям не видно конца, - Зачем же я снова об этом вздыхаю с тоской («Бессонная ночь»)

23 мая 765 года Янь У умер, и Ду Фу остался в Чэнду без всякой поддержки. Он решил покинуть этот город, отправившись на восток по Янцзы, а там, может быть, вернуться на север. Госпожа Ду быстро уложила в коробки вещи и переоделась в дорожное платье: она привыкла к частым переездам. Дети помогли ей отнести вещи в коляску и уселись поближе к окошкам. Ду Фу простился со своей комнатой, где он написал за эти годы так много стихов, с любимыми соснами и бамбуковой рощей. В путь!

Пять лет в Чэнду Я нищим гостем прожил, Потом в Цзычжоу Прожил целый год. Среди застав я заперт был, И что же - Вновь к дальним рекам Путь меня ведет. От бурь гражданских Поседел я быстро, Остаток дней, Как чайка, буду жить. Пусть государством Ведают министры, А старику Довольно слезы лить. («Покидаю Шу»)

Лодка плывет меж крутых берегов Янцзы, сияет огромная луна, похожая на императорское нефритовое блюдо, в лунном свете, словно покрытые изморозью, серебрятся осенние травы, а Ду Фу вновь просыпается ночью, растирает тушь и пишет о том, что он - «чайка между землей и небом» и его вечный жребий - скитания. Горькие строки, но в них - истинная поэзия. Так, может быть, именно страдания и беды, выпадающие на долю поэта, чеканят его стих и придают ему ту великую силу, которая в древних трактатах именовалась «движением жизни»?

В лодке с высокой мачтой Тихою ночью плыву я. Гладя прибрежные травы, Легкий проносится ветер. Мир заливая сияньем, Светит луна, торжествуя, И над великой рекой Воздух прозрачен и светел. Если бы литература Мне помогла хоть немного: Освободила от службы - Вечной погони за хлебом. Ныне ж мое положенье Схоже своею тревогой С чайкой, которая мечется Между землею и небом. («Записал свои мысли во время путешествия ночью»)