– Эй, она моя сестра, – Илона обиженно надула губы, – Она не какая-то там девчонка.
– Ладно, признаю, – издав смешок, я зевнул, прикрыв рот кулаком, – Не прав. Вам туго пришлось в детстве? – осторожно спросил я, покосившись в ее сторону.
Илона напряглась, а потом накрылась одеялом так, что осталась торчать только голова. Посмотрела на меня своими голубыми глазищами и прикусила губу, отчего ее лицо стало таким невинным, что я почти испытал неловкость за то, что мое тело отреагировало на это не самым должным образом.
Впрочем, опустим этот момент.
– Я смутно помню родителей. Помню хорошо только Олю. Она заботилась обо мне. Кормила, одевала… Когда ее забрали, я была в ужасе, – ее взгляд стал рассеянным, и она зашептала, – Я же была тогда там. Оля сказала мне спрятаться и сидеть тихо. Я видела их… тех людей. Подглядывала в замочную скважину шкафа. Видела, как ее схватили.
Я сглотнул, покачав головой. Протянул руку, и Илона легла на мое плечо, позволяя себя приобнять. Не буду лукавить, это оказалось приятным ощущением.
– Она не издала ни звука. Не знаю, может ей зажали рот или она просто молчала, но когда один из них дернул ее за руки и поволок к двери, она даже не пикнула, – когда Илона хлипнула носом я понял, что она плачет, – Отец с матерью пришли домой и первым делом открыли бутылку водки на кухне. Когда я подошла к ним и сказала, что Оли нет, они лишь отмахнулись, – сглотнув, Илона поежилась, – Тогда я пошла к участковому.
– Когда я искал тебя, я не обнаружил никаких записей о том, чтобы кто-то искал Морозову-старшую.
– Меня просто выгнали. Я попыталась потом, когда меня удочерили, но побоялась обращаться в милицию. Попыталась найти ее через социальные сети, но ничего не вышло. Ну, а дальше ты знаешь.
Задумчиво хмыкнув, я обратил внимание на то, что поглаживаю ее плечо и чувствую непривычное тепло где-то в районе грудной клетки.
– Почему ты так плохо спишь? – тихо спросила Романова, переводя тему.
– Когда как. Иногда Машка снится; иногда другое что-то…
– Машка?
– Во время первой чеченской была традиция – бэтээры офицеры называли именами своих дочек. Я попал в сапёрный батальон во вторую, уже как специалист, а они тогда в основном на «урках» были – это гусеничные ракетные установки разминирования. У внутренних войск по большей части БМП и бэтээры. Вот на такой мы натолкнулись во время одной из эвакуаций, – я передернулся и мягкие светлые волосы коснулись щеки, немного успокаивая, – Если вкратце, то местность там была трудно проходимая, а после дождей так тем более. Мы по ночам подвозили боеприпасы и забирали раненых – ну, что могли делать в тех условиях.
– И? – нетерпеливо промычали в плечо, – Что с Машкой-то?
– Ну вот представь – сидишь верхом на установке, а под твоей задницей две тонны пластида. Стреляют со всех сторон, а у тебя руки-ноги трясутся и гадаешь: «Попадут-не попадут?» Если попадут, то даже мокрого места не останется; даже по кусочкам не найдут. Только огромная такая яма будет… Страшно до одури, – вздохнул я, – И тут, каким-то чудом живой и невредимый добираешься до боевой позиции, а там стоит машина, на левом борту которой красивыми такими буквами написано: «Маша». И страх проходит резко – смотришь на эту Машку, а она словно ждала тебя.
– Сколько ты так ездил?
– Несколько ночей.
Веки начали наливаться свинцом, и я глубоко вздохнул, говоря себе о том, что мне надо встать и уйти к себе, в свою кровать.
Но потом, Романова уткнулась лицом в мою шею и мирно засопела, щекоча своим дыханием. Я честно попытался убедить себя в том, чтобы встать, но ничего не вышло – мои глаза закрылись, и я уснул, уткнувшись носом в ее макушку, пахнущую ромашковым шампунем.
– Спокойной ночи, – успел пробормотать я перед тем, как отключиться.
Глава 10
Странно, когда ты сходишь с ума,
У меня появляется чувство вины,
Я тебя понимаю, ведь мне иногда
Тоже снятся страшные сны.
Снится, что мне не дожить до весны,
Снится, что вовсе весна умерла.
Страх во мне оставляет следы,
Я думал, что страх – это просто слова.
Илона, наши дни
Меня разбудил мелодичный стук в дверь, а потом громкое: «Ой» моей сестры.
Подпрыгнув на кровати, я быстро была возвращена обратно, обхваченная твердой мужской рукой. В шраме, который тянулся от запястья к плечу я признала руку Агеева, и тихонько проскулила.