Ведь все было хорошо. Мы нашли какой-то баланс в отношениях. Я попытался ухаживать за ней; сдерживался изо всех сил, обнимая ее в постели, чтобы показать, что мои намерения не такие, как у большинства мужиков – я действительно мог бы попробовать… С ней. С нами.
Угораздило же… И теперь из головы не выходит эта девчонка. И в груди жжет так, как будто вместо крови та самая водка, бутылку которой держу в руке.
Сделав еще один глоток, я поднялся и вернулся в прихожую. Пнул сумку с вещами, от которых теперь остались только болезненные воспоминания – сжечь ее к чертям что ли? Глотнул еще раз – для храбрости – и поднял взгляд на свое отражение в небольшом овальном зеркале.
Вздрогнул. Судорожно сглотнул и опустил глаза. Глубокий вдох и, усмехнувшись, еще раз смотрю в зеркало, чувствуя бурлящее в крови отвращение.
Глупый, глупый я. Старый дурак – ну куда мне тягаться с ее ровесником на Мерседесе? Это ж надо было, на старости лет понадеяться, что молодая девчонка может позариться на такого, как я. Рожа в шрамах, рука вся перекроенная. Думал, что отращу волосы и видок будет получше, но кого я обманываю?
Как был уродом, так и остался.
Лучше бы меня тогда подорвало, вместо командира. Но нет, мне же «относительно повезло», как сказала молоденькая медсестричка в больнице, натянуто улыбнувшись. Я тогда не понимал, а потом, когда сняли повязки и взглянул на свое отражение – понял все. Сам вздрагивал первые два года, глядя на себя в зеркало. Вот как сейчас. Кожа, содранная с щеки затянулась, но оставила неровности; бровь, рассеченная осколком кое-как заросла, а толку?
Сняв зеркало, я потащился с ним в комнату. Поставил напротив дивана и, отсалютовав своему отражению, снова приложился к бутылке:
– Ну что, братец? Будем бухать.
А в голове рой мыслей. И гудят, словно дикие пчелы, не затыкаются. И не заткнутся, знаю же. Не поможет ни пол-литра, ни литр, ни вагон алкоголя. И знаю, что не усну, а если и усну, то будет сниться она – сука-война, что отобрала полжизни и уничтожила веру. В себя, в людей, в человечество в целом. Унесла, вместе с красивым лицом здравый разум и память о хорошем. Забрала спокойный сон и надежды на то, что когда-нибудь заживу, как нормальный человек – женюсь на приличной девушке, как любит говорить мама, заведу детей… А какие у меня могут быть дети? Такие же страшные, как я. Уродцы.
Отражение послало мне гневный взгляд.
– Что смотришь? – прошипел я, пошатнувшись.
Потянулся вперед, наклонился, расплескав остатки водки на пол. Потряс бутылкой, но ублюдок продолжал гневно разглядывать меня, хмуря уродливые брови.
– Что видишь? Чудище? Вот и я вижу чудище. И ненавижу, слышишь? Ненавижу того, кого вижу.
Мой собутыльник не ответил – лишь оскалился. Взревев, я бросил в него бутылку и лицо исчезло, разбившись на серебристые осколки и разлетевшись по полу. Теперь тысячи таких глядели мне в глаза, насмехаясь и давая понять – ничего не изменится. И лицо мое будет таким же, и он – тот человек в отражении будет таким же. Не поможет ни модная стрижка, ни дорогие солнечные очки, ни пластическая операция.
Думаете, не думал? Думал. Да только толку? Шрамы можно сгладить, но не убрать. А на руку вообще смотреть страшно – зашивали ребята в полевых условиях. Как получилось, так и зашили. И этой рукой я надеялся обнимать кого-то? Это лицо должна была видеть женщина, когда я ее целую?
Бред. Не будет этого никогда. Пора смириться, Агеев. Пора смириться…
Пошатываясь, я добрел до ванной. Из шкафчика над стиральной машиной посыпались какие-то банки, тюбики и прочий хлам, но меня это уже не волновало. Наконец-то я нашел – выдернул провод, а вместе с ним и машинку для стрижки. Всунув штекер в розетку, включил ее и, зажмурившись, провел по голове. Противное жужжание и следующее за ним покалывание сбриваемых волосков на плечах заставляло вздрагивать, но пьяные руки продолжали до тех пор, пока я не открыл глаза и не провел дрожащей рукой по чуть колючей коже.
***
Следующие два (или три?) дня я бухал. Спускался в близлежащий вино-водочный, брал бутылку и квасил сначала на кухне; потом, когда уже не мог сидеть перемещался на диван в гостиной и полулежа приговаривал очередную бутылку. Спал пару часов, просыпался и по новой.
И знаете, что смешно? Мне даже никто не позвонил. Ни ребята с работы; ни Романова, будь она неладна.