Потц, наконец, дает вступление. Хор поет «О прекрасный лес...». Горбах при последних словах песни берет Алоиса за руку и, мягко подталкивая, ведет налево. Алоис сопротивляется, Горбах передает его Машнику и полицейским. Алоис начинает петь. Слышен его звонкий голос, поющий: «Прощай, прощай!» Он не понимает, куда и зачем его ведут. Он поет до тех пор, пока его, как арестанта, не выводят со сцены.
7. Десять лет спустя на Дубовой горе.
Троицын день.
Подготовка к певческому празднику.
Только дуб с памятной доской напоминает о прошлом. Ресторан «Вид на Тойтах» с большой садовой террасой. Сцена празднично убрана. Штанги для флагов. Гирлянды. Наступил день певческого праздника.
Анна обтирает стулья. Она одна в будничном платье. У нее довольно неряшливый вид.
Появляется Горбах в светлом костюме с зеленой отделкой и роговыми пуговицами.
Горбах. Троицын день! Клянусь богом, не воздух, а чистый шелк. Я прямо ощущаю присутствие святого духа. Самый подходящий день для певческого праздника. Конечно, может пойти дождь. Но нет. Погода заодно с нами.
Анна. А что еще остается делать?
Горбах. Я говорю, Анна, что погода заодно с нами.
Анна. Да, это тоже.
Горбах. Только бы ветер не переменился.
Анна. Это вы насчет кроликов?
Горбах. При западном ветре невозможно выдержать этот запах.
Анна. Пока Алоиса не было, пока он был в больнице, вы должны были сами прикончить всех этих животных, а потом сказать, что приключилась кроличья чума. Надо было пораскинуть мозгами, господин директор, а не ждать, пока здесь начнет пахнуть.
Горбах. Я хочу, чтобы он сам это понял.
Анна. Тогда я советую вам: обратитесь к святому духу. Может, ему придет что-нибудь в голову, что убедит Алоиса.
Горбах. Да, ангельские голоса были бы кстати.
Анна. Кролики, сказал он мне, это его дети. И это он говорит мне, господин директор.
Справа появляется Алоис в праздничном костюме. В руках у него цапка. Он ходит взад и вперед; низко наклоняясь, разглядывает что-то на земле.
Горбах. Что с тобой, Алоис? Ты что-нибудь потерял?
Алоис. Смотрю, не выросли ли за ночь сорняки. В Сент-Фаццене мы все обрызгивали такой ядовитой жидкостью. Она сразу уничтожала эту штуку.
Горбах. Что могла больница, то и мы можем, Алоис.
Алоис. Нет, нет, это снова большие расходы. (Вырывает травинку.) Ромашка! (Растирает ее, нюхает.) Понюхайте! Ее надо сушить и продавать. Выгодное дело.
Горбах, Да, вскоре нам что-то в этом роде понадобится. Когда люди совсем перестанут приходить сюда...
Алоис. Как это перестанут приходить?
Горбах. Кролики, Алоис. Когда так пахнет, не всем это по вкусу.
Алоис. Красивей моих ангорских кроликов нигде нету.
Горбах. Но их же никто не видит, Алоис. Люди только чувствуют их запах. А запах у них такой же, как у всех кроликов.
Алоис. Вы считаете, что нам нужно выставить клетки прямо перед домом...
Горбах. Во имя всего святого! Я хочу только сказать, что, если сюда никто больше не будет приходить, потому что здесь так пахнет, мы обанкротимся.
Алоис. Обанкротимся! Боже мой, это будет ужасно.
Горбах. Например, сегодня. Троицын день, певческий праздник, флаги развеваются, хоровые кружки соревнуются, душа радуется — и вдруг подует западный ветер. Что тогда делать?
Алоис тревожно смотрит на него.
Всегда получается так, что кто-то первый замечает этот запах и шепчет другому. Ты представляешь, как это происходит? Сначала они хихикают, потом хохочут, и в конце концов кто-то грубо говорит: «Здесь воняет!»
Алоис. Во время пения!
Горбах. Или в антракте. Что тогда будет с певческим праздником? Все пойдет прахом. И тогда мы окончательно обанкротимся. Тебе ясно?
Алоис. В таком случае я вижу только один выход...
Горбах. А я — никакого.
Алоис. И все же, господин директор, есть один-единственный выход: кроликов надо убрать.
Анна }
Горбах } (вместе). Алоис!