Алоис, пересчитай еще раз. А потом намалюй что-нибудь на этом месте, где доска висела, чтоб не бросалось сразу в глаза.
Алоис. Так точно, господин директор.
Земпер. Стой, Блаб. Дальше мы не пойдем навстречу брецгенбуржцам.
Потц (Шмидту). Стойте, коллега. Мы тоже не будем спешить им навстречу.
Горбах. Вы позволите хозяину угостить вас по случаю примирения?
Блаб. Поскольку я неподкупен, я говорю «да».
Горбах уходит.
Земпер. Не садиться, Блаб! До тех пор, пока все спорные вопросы не будут разрешены. Так или этак, понятно?
Потц. Итак, братья по пению из Кретценберга и Бремберга! Я слышу, что нам в последнюю минуту ставят какие-то условия.
Земпер. Первый пункт касается участия доктора Тони Церлебека, мне очень тягостно, так или этак, но наш кружок обязан целиком директору Хартштерну, которому мы чрезвычайно благодарны. Заводы Хартштерна вообще очень... очень с нами связаны, так или этак, понятно?
Потц при упоминании имени Церлебека отворачивается и отходит. Земпер следует за ним. Шмидт и Блаб подходят ближе друг к другу. Как только спорящие взглядывают на них, они отодвигаются друг от друга.
Потц. Но это же прошлогодний снег, господин Земпер.
Земпер. Для меня, для вас, Потц. Но, может быть, вы сами знаете, что такое чувствительность. Людям пришлось бежать. Теперь они вернулись. Мы не можем от них требовать, чтобы они все понимали, так или этак, понятно?
Потц. Тогда разъясните этим людям, наконец.
Земпер. Так или этак, Потц, если ваш доктор Церлебек начнет петь вместе со всеми, господин директор Хартштерн не преминет отказаться от личного присутствия на празднике и все может кончиться скандалом, так или этак, понятно? Мы не можем рисковать, и поэтому для нас, кретценбержцев, это главное условие, так или этак, понятно?
Потц. Коллега Шмидт, что вы по этому поводу скажете?
Шмидт (подойдя к Потцу). Без сомнения, это проблема.
Входит Горбах, неся на подносе наполненные стаканы, бутылку и закуску.
Горбах. Уважаемые господа, за чудо святой троицы!
Шмидт. Для нас, певцов, оно не является чудом.
Горбах. Потому что у нас у всех один общий язык.
Блаб. За пение!
Потц и Земпер с официальным видом чокаются и обмениваются холодным «Ваше здоровье».
Земпер. Речь идет только о его прошлом, я это совершенно ясно подчеркиваю.
Потц. Уважаемые господа, мы с вами братья по искусству, мы говорим друг с другом абсолютно откровенно и честно. Откровенно и свободно. Я сам, вы знаете, был сочувствующим — глупым, слепым, жалким сочувствующим. Но я искупил свою вину. Пять лет без хора! Вместо этого я работал в деревне, чистил хлев и даже рубил дрова. Этими руками!
Горбах. Еще стаканчик, господин старший школьный советник? (Беспрерывно предлагает всем закуски.)
Потц (раздраженно). Для немца существует иногда нечто более важное, чем стаканчик.
Блаб. К сожалению.
Потц. Например, честь товарищеского сообщества.
Земпер. Мы к ней даже не прикоснулись.
Потц. Так! А что произойдет, если доктор Церлебек не сможет петь вместе с нами? Что произойдет, господин коллега Шмидт?
Горбаху удается налить вина в его стакан.
Шмидт. Н-да, это действительно проблема.
Потц. Его оклеветали. Хорошо, вы скажете, что ему не повезло. Рассмотрим этот вопрос политически, как воспринимает его господин директор Хартштерн. Преступления, бесчеловечность, ужас этих лет, скажет он. Так точно. Мы это знаем.
Земпер. Мы тоже.
Потц. Мы не оправдываем их.
Земпер. Мы тоже.
Потц. Но какой же выбор был у такого человека, как Церлебек? Красное или коричневое, господин Хартштерн, мы все стояли перед таким выбором. Ваше счастье, наше общее счастье, господин Хартштерн, что сегодня у нас такое государство, которое умеет избегать красной опасности. Национал-социализм стал ненужным и лишним. Это анахронизм. Но кто остался, спрашиваю я?
Земпер. Враг!
Потц. Враг, наш общий враг! Враг доктора Тони Церлебека, мой враг, ваш враг, господин директор Хартштерн: красные.
Земпер. В Европе.
Потц. Так точно. (Милостиво позволяет налить себе вина.)