— А чего не я? — обиженно засопел дед, устраиваясь обратно на спинке дивана.
— Нам нужна современная Тверь, где торговые центры, рестораны и гостиницы. А там, где ты помнишь ярмарки, кабаки да постоялые дворы, сейчас, в лучшем случае, краеведческий музей, — объяснил я, объезжая едва не заваливаясь набок, особенно крупную яму.
— А в худшем? — не унимался Хранитель.
— А в худшем — погосты, — буркнул я. И он закрыл рот, раздумав, видимо, спорить дальше, как собирался только что.
— Рио, — сказала вдруг Энджи.
— Гранде. Или де-Жанейро. А во что мы играем? — уточнил я.
— Молл там здоровенный, «Рио» называется. Мы туда с классом ездили. Ну, то есть ездили в театр и в музей, а туда нас потом на обед водили. Там фуд-корт такой, что потеряться можно, — объяснила она.
— Годится. Давай туда маршрут. А потом гостишку недалеко. И лучше, чтоб с рестораном.
— Ты после фуд-корта будешь способен ужинать? — удивилась она.
— Я полон сюрпризов, — со значением ответил я. — Частью — приятных.
— Ас-с-сь Пидь! — подтвердил из-за моей спины племянник, заставив прыснуть девчат и пробурчать что-то одобрительное — деда.
— А то! — расправил плечи я. — Сергий, а ты расскажешь нам что-нибудь душеспасительное, пока едем, или музыку опять ставить станешь?
— Аспид, как он есть: не язык, а жало, — фыркнул сзади Хранитель. — Тебе от меня спасение души не положено. Ты вон раны Земли-матушки врачуешь да, почитай, Богов в мир, как повитуха, принимаешь. Сам спасёшься как-нибудь, без сопливых.
— Аспид-повитуха — это звучит гордо. Хоть и тревожно, — задумчиво сообщила Лина, глядя на меня. Хохот сзади дал понять, что несогласных не было.
Дед, раздумав, наверное, обижаться, рассказывал об этих краях то, за что историки, этнографы и прочие археологи отдали бы правые руки без разговоров. И про местных, кто бы мог подумать, пиратов, что не успевали пропивать и проедать добычу, поэтому пара-тройка Холмов или Красных Холмов, которых в области было больше десятка, остались битком набиты всяческими ценностями. Про князя Старицкого, что натянул нос царю у спёр у того не то казну, не то ещё что-то несказанно важное и дорогое, притаив в лесах своей вотчины. Про северные болота, которые помимо торфа, который научились добывать, и газа, который пока не нашли и не додумались, скрывали залежи алмазов, что надавил там из оставшихся после пожарищ угля и золы один из ледников. Если бы нам так в школе преподавали — клянусь, я бы знал наизусть и историю, и географию, и биологию с ботаникой. Но учителя не умели «запускать картинки по лучу», загружая знания и образы напрямую в детские головы. Один Пепеляев, пожалуй, смог бы, Георгий Серафимович. Но он и так неплохо справлялся.
— А в магазин нам зачем? — спросил между рассказами и легендами, Сергий.
— Для конспирации, — сообщил я, с облегчением направляя машину с чистого, хоть и неровного, поля на что-то, более похожее на дорогу. Потому что по обе стороны от неё доживали свой век дома и дворы какой-то деревеньки. — ты в этой рубахе, брюках и сапогах нормально смотрелся бы лет сорок назад. Полста — вообще на деревне первым дедом был бы. Мода, дед, дело такое: моргнуть не успеешь — и ты не в тренде.
— Не в где? — недоверчиво-сердито переспросил Хранитель предвечного Древа.
— Я точно не знаю, сам не следил, откровенно говоря, — продолжал вещать я, проезжая мосток над узкой речкой-ручейком с названием «Ивка», написанным от руки на куске ржавого листового железа, державшегося на столбе-указателе на двух скрутках из разной проволоки. — Но теперь те, кто не как остальные-прочие, привлекают к себе лишнее внимание. А нам, как я понял, и без этого дел хватает.
— Ну так-то всегда было. Повязки там, значки, галстуки, — понимающе покивал он, — но портки-то мои чем не угодили? Им сносу нет, детям передал бы, доведи Бог.
— К штанам вопросов нет, деда. В основном — к эпохе, — качнул головой я, заезжая в очередной лесок, и скорее чуя, чем замечая по правой руке ту самую речку Держу, что словно провожала нас.
— Ополоумел народ вконец, — вздохнул Хранитель, явно жалея раритетные брюки.
Вольво с явственно ощутимым вздохом облегчения выбрался всеми четырьмя колёсами на асфальт. Шведу было плевать, что эти серые осколки помнили всесоюзного старосту дедушку-Калинина, в чью честь тогда называлась вся здешняя область. Его радовал сам факт их наличия. Как и того, что жесткая, как наждак, трава перестала «щекотать пузико».
На твёрдом, но очень неравномерно выборочном покрытии потребовалось ещё больше внимания. И для того, чтобы объезжать ямы, в некоторых из которых вполне могла бы таиться целая корова в немецкой каске и с пулемётом. И для того, чтобы не выдать своё истинное отношение к ландшафту Павлику. Тот и так замер в своём кресле, словно настороженный локатор.