Я устроился торговать стройматериалами на рынке — на маршрутке туда было всего минут сорок ехать, если без пробок. Катя нашла работу в креативном агентстве. Мы, как бы странно это ни звучало, стали редко видеться, хотя и жили в одной квартире. Я уходил раньше, оставив ей завтрак на столе. Денег, как она говорила, всегда ни на что не хватало, поэтому я не отказывался от предложений кому-нибудь что-нибудь погрузить, распилить, подогнать или покрасить. А ночами делал заказы на сайте для копирайтеров. Всё копейка в дом, как мама говорила. И держался.
Продолжал держаться, когда Катя купила в кредит красивый, хоть и немного подержанный, спортивный автомобиль. Продолжал, когда через неделю он встал прямо посреди Садового кольца. Когда узнал, сколько будет стоить замена или ремонт автоматической коробки переключения передач — тоже держался. И когда Катя в первый раз не пришла ночевать и не отвечала на звонки — тоже. Выяснил, что похожих по приметам девушек не было ни в приёмных покоях, ни в моргах. И решил просто подождать. И держался.
Утром Катя пришла и сказала, что очень устала от этого всего. Что я никак не занимаюсь ростом и развитием. Что мне плевать на деньги и красивые вещи, «а здесь без этого никак!». Что у нас почти не осталось ничего общего, кроме фамилии.
— У тебя кто-то есть? — мне самому было противно от того, как по-киношному, по-мыльно-сериальному это прозвучало.
— Скорее да, чем нет! — ответила Катя.
И я отпустился. Перестал держаться. Мне было больше не за что. И незачем.
Мои вещи поместились в багажник старого Форда Галактики. Да, семейная машина у меня появилась раньше, чем семья. И продержалась дольше. Он был вдвое моложе меня, но выглядели мы, наверное, похоже. Оба были готовы грузить и везти что угодно куда угодно, не задаваясь вопросами вроде «кому и зачем это надо?». Может, и не особо красивые, но функциональные. Удобные.
Катя, наверное, рассчитывала на какой-то другой вариант развития событий. В котором я не выхожу за дверь с одним чёрным мешком, потом возвращаюсь за вторым, и, наконец, в три приёма выношу свои «дурацкие книжки», перевязанные шпагатом. Повесив на вешалку свои ключи. Кажется, даже плакала и что-то говорила. Просто тогда уже некому было слушать.
Летом хорошо. Летом можно жить в машине. Главное — не на одном и том же месте, чтобы не смущать бдительных граждан. Я начал ходить в бассейн. Потому что там был душ. Пару раз ночевал в подсобке на работе, хозяин точки дал мне ключи, наговорив разного про подлых баб. Продажи шли не очень — собеседник из меня был откровенно слабый. Да и человеком я, судя по взглядам окружающих, был таким же. Сам на себя в зеркало старался не смотреть — было страшно, что увижу ровно такое же сочувственное выражение лица.
Выходные проводил на кладбище. Приезжал, садился на скамеечку, что поставил сразу, как только осела земля на второй могиле. И держал спину.
От Кати пришло сообщение, что нужно приехать в ЗАГС и где-то расписаться. Она вышла из какой-то другой машины, новее. Я приехал на автобусе — Форд стоял на сервисе, где мне в очередной раз пытались объяснить значение постулата: «кроилово ведёт к попадалову».
— Ты же оставишь мне фамилию? Я сейчас на новую должность выхожу, прошла безопасников, а с новыми документами всё придётся сначала начинать, — она заглядывала мне в глаза так, будто спрашивала, с чем я буду пельмени — с кетчупом или майонезом. Да, на заре наших отношений мы были менее избирательны в еде.
— Хорошо, — странный голос. Странное и совершенно не к месту слово. Вся ситуация странная.
— И тут нотариус рядом — зайдем сперва, подпишешь же документы на твою долю в квартире? Ну, или я смогу выкупить, — наверное, она как-то не так расценила моё молчанием. На лице появились холодность, решимость и превосходство.
— Пошли, — сказал я, глядя ей куда-то над левым плечом. Это так воздух странно себя вёл, словно марево над горячим асфальтом? Или с глазами что-то?
С нотариусом, прожжённым носатым и лысоватым дядькой в синем свитере и жилетке поверх, она шутила и смеялась, обсудив погоду, политику, современные нравы и то, что жизнь в любом случае продолжается. Я сказал «Здравствуйте», когда зашёл. Вышел молча. В ЗАГСе было ровно то же самое.
На улице я смотрел на бумагу странного серо-голубого цвета с какими-то траурно-синими квадратами по углам, в котором было написано, что мы с моей Катей теперь чужие друг другу люди. Хотя, наверное, не теперь. Просто раньше надо было думать. А я всё спину держал.
— Ну всё, пока, Ярик! Счастливо тебе! Звони, если что, — она резко развернулась, так, что длинные тёмные волосы едва не мазнули мне по груди. Запах какой-то новый. Раньше Кензо пахла. Белыми.