Из рюкзака достал трос, вынутый утром из багажника мёртвого Форда. Там как раз крюки удобные на концах, тяжёленькие, кидать сподручно должно быть. А вон на тот пригорочек я встану. Там вниз уклон, под той самой нужной веткой и начинается. Почти метр, должно хватить. Так, это продеваем сюда. Тут перехлестнём. Осталось придумать, как на ветке закрепить свободный конец.
Я с задумчивым видом осматривал оранжево-желтую с зелёными пятнами ветвь сосны над головой. Сзади, от камня, вдруг раздался глуховатый старческий голос:
— Бог в помощь!
Глава 2
Странное знакомство
— Спасибо, — с трудом выговорил я, обернувшись.
Будь я в лучшей форме — наверняка подумал бы о том, что эту самую фразу, произнесенную этим же самым хрипловатым голосом, уже где-то слышал. Там и ситуация, вроде бы, сходная была. Только людей среди участников не было. Как и лучшей формы у меня сейчас.
На камне сидел усатый дед с сивой щетиной на тяжёлом подбородке. На ногах у него были вытертые до серой ткани стоптанные кирзовые сапоги с заправленными в них синими брюками. Тоже очень не новыми. На плечах висела застиранная куртка от старого камуфляжа — «Флора», ещё не «Цифра». На голове — фуражка с треснутым в двух местах козырьком и зелёной лентой околыша. Пограничник, наверное. Хотя я в армии не служил, а знания черпал в основном из книжек. И преимущественно — бесполезные.
— Я бы узел другой вязал, — продолжал неожиданный дед, скрутив самокрутку и прервавшись после слова «узел», чтобы лизнуть край газетного листка.
А я вдруг понял, кого он мне напоминал этой фуражкой. Дядю Митю из кино «Любовь и голуби».
— Почему? — озадачился вопросом болевший всё сильнее мозг.
— Узел-то? Так этим ты либо кожу прищемишь, либо об крюк трахею порвёшь. И будешь долго тут плясать, под веткой-то. Надо сзаду узел вязать, скользящий, чтоб позвонки сразу — хрусть! А то что это за дело — висишь себе, а тебе через дырку в шее воздух под верёвкой всё равно проходит? И кровь ещё туда зальётся наверняка. Утопиться и попроще можно, — прерываясь на глубокие затяжки, пояснил он.
— Или, может, ты из этих? — подозрительно глянул он на меня из-под седых бровей, сошедшихся у переносицы.
— Из каких? — на всякий случай уточнил я.
— Ну, из тех, которым чем хуже — тем лучше. Или тех, что специально ищут, как бы себе побольнее сделать.
Я задумался всерьёз. Повспоминал. И ответил уверенно:
— Нет. Не из таких.
— Это хорошо, — похвалил дед. — А то кого только не увидишь нынче. Странные дела в мире творятся.
— Странные, — кивнул я. Посмотрел ещё раз на ветку, но решил, что продолжать было бы невежливым по отношению к собеседнику. И предложил, кивнув на бутылку:
— Угощайтесь, пожалуйста.
Старик изогнул бровь, глянул на посуду. Полез за пазуху, достал и расстелил на камне газету. Вынул два варёных, вроде бы, яйца. И спичечный коробок, хотя прикуривал от зажигалки. Если я ещё хоть что-то понимал — в коробке́ должна была обнаружиться соль. С другой стороны он вытянул завёрнутые в чистую тряпицу два куска ржаного хлеба. У меня внутри что-то булькнуло вопросительно.
— Подходи давай, гость нежданный. В одиночку пить — примета плохая, — дед похлопал рукой по камню напротив себя. Мне показалось, что камень вздрогнул, будто вздохнул. Я тоже вздохнул. Примета и вправду была — так себе.
— Как звать-то тебя, альпинист… промышленный? — казалось, он нарочно пропустил какое-то важное связующее слово во фразе. А сам тем временем осторожно очищал с одного, тупого конца, яичко, оказавшееся сырым.
— Ярик, — ответил я, не сводя глаз с его толстых пальцев, ловко управлявшихся и со скорлупой, и с самым сложным — тоненькой плёночкой под ней.
— Ярослав, выходит? — уточнил старик, не сводя глаз с яйца, которое посыпал крупной солью из коробка. Я кивнул.
— Странно. Не похож, — заключил он, вручив мне в правую руку бутылку, а в левую — яйцо.
Я глотнул и тут же запил-закусил одновременно. Водка была тёплая, а белок и желток — прохладные, солёные и какие-то поразительно вкусные. Или это из-за того, что я до этого ел позавчера?
— А Вас как зовут? — спросил я старика, чувствуя, как проходит голова и перестают чесаться комариные укусы. Это чьим яичком он меня угостил, Жар-Птицыным?
— А нас зови Алексеичем, — разрешил дед и приложил горлышко к усам, сразу ополовинив оставшееся. — Только на «Вы» не надо. Один я тут.
Он занюхал горбушкой чёрного, протянув второй кусок мне. Я принял, кивнув с благодарностью. Показалось, что последние слова странный старик произнёс с какой-то старой грустью.