— Ага, — кивнул он головой.
— Там большевистски зольдат, и ты бежаль сообщать о германски зольдат, так? — ссутулившись, офицер внимательно смотрел в глаза хлопцу.
— Я ничего никому не собирался сообщать.
— Сколько тебе лет?
— Шестнадцать.
— О, у меня дома такой сын, и зовут его тоже Вольдемар. Карашо. Иди туда, — подполковник указал рукой на широко распахнутые ворота гумна.
Шагнув в помещение, Володя не успел даже оглядеться, как двое солдат схватили его, втолкнули в темный закут и плотно прикрыли дверь, привалив ее чем-то тяжелым. Несколько минут парнишка стоял неподвижно, не решаясь сделать и шагу.
— Проходи, не бойся! — послышался из темноты чей-то голос.
— Я не боюсь, но ничего не вижу.
— Это со света. Проходи сюда и садись.
Юноша ощупью добрался до незнакомца и опустился на холодный ток. Начались расспросы: за что схватили, где, когда…
Тут оказалось три человека: два раненых красноармейца и бывший колхозник из соседней деревни. Он и заговорил с хлопцем, рассказал, что два дня назад, после допроса, немцы расстреляли за гумном двух арестованных.
Долгий путь по августовской жаре настолько измучил Володю, что он растянулся на холодном жестком току и незаметно уснул.
Наутро все пленные молчали, прислушиваясь к тому, что делается вокруг. Вдруг один из красноармейцев, раненный в шею, приподнялся и заговорил: «Патроны на исходе, на нас нажимают!» Поняв, что боец бредит, его попытались успокоить. Но с криком: «Вперед! За Родину!» — красноармеец сорвался с места, ринулся в темноту и, с разбега ударившись головой о стену, как подкошенный рухнул возле нее.
Часовой вытащил солому, которой на ночь было заткнуто маленькое оконце. Солнечные лучи осветили неподвижного бойца, на шее которого заплывала алыми пятнами грязная марлевая повязка.
— Воды, дайте воды! — закричал Володя, изо всех сил навалившись на дверь. Дверь приоткрылась, юноша протиснулся в щель и замер под удивленными взглядами немецких офицеров.
— Воды… Скорее воды… Там человек умирает… — сбивчиво попросил он.
Седой подполковник что-то недовольно пробормотал, но все же позволил ему поднять банку из-под консервов, валявшуюся возле ворот.
— Вольдемар, не бегать. Убьют.
Володя вышел на улицу и остановился. Возле колодца собралось множество немцев. Во все стороны летели брызги. На заборе висели мундиры, брюки, сорочки, на траве стояли сапоги, валялись портянки.
С какой же стороны удобнее подобраться к колодцу? Один из немцев, подняв голову, заметил хлопца. Подпустив Володю поближе, он схватил ведро и выплеснул грязную воду на растерявшегося от неожиданности юношу.
Поняв, что к колодцу не подпустят, Володя повернулся и зашагал к калитке соседнего двора. Вошел во двор и сразу увидел пожилую женщину с влажными воспаленными глазами.
— Ой, сыночек, чего это они так на тебя? Я через щелку видела… Чей ты, откуда? — негромко спросила женщина.
Юноша ответил и тут же поинтересовался:
— Немцы разрешают вам выходить за деревню?
— Нет, детка. Чуть что — сразу стреляют. Тут их полно.
— Тогда дайте, пожалуйста, воды.
Босая женщина перешагнула через камень возле порога и скрылась в сенях избы. Минуту спустя она вынесла кружку.
— Мне сюда, в банку.
Вернувшись в гумно, Володя напоил красноармейца, потом лег на голый ток и молча уставился в темный, как ночь, потолок. Старался уснуть, но очень хотелось есть, да и неотвязная мысль о побеге не давала покоя. Часто билось сердце, в ногах чувствовалась слабость. Вдруг широко распахнулась дверь. В гумне никого не было видно. Только узкие солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь щели в стенах, голубовато светились в сигаретном дыму. Но вот послышался знакомый голос подполковника:
— Вольдемар, иди сюда.
Из-за двери показалась голова немецкого солдата. «На допрос!» — мелькнула у юноши догадка. Он глянул на людей, лежащих на полу, и, как бы прощаясь с ними, кивнул головой. Часовой запер за ним дверь.
За столом не было ни одного немца. Лишь подполковник стоял возле ворот гумна. А по гумну бродил огромный рыжий пес. Увидев хлопца, он вздыбил на загривке шерсть и шагнул ему навстречу. В выпуклых собачьих глазах горела злоба. Володя замер. Подполковник что-то проворчал, и пес, помахивая хвостом, сел. Чем заинтересовал крестьянский паренек старого германского офицера — неизвестно, но он смотрел на юношу приветливо. Быть может, немец изучал выдержку советского комсомольца, а возможно, и представлял себе его будущее — будущее раба…