— Позвольте, я подгоню, — попросил Анатолий, вытаскивая шомпол из винтовки. — Он же своими подкованными сапогами прыгнул из окна прямо мне на голову.
Эти слова подействовали: вскочил и пошел. Тем более что Илья Карпович предупредил:
— Если постараешься, еще сможешь искупить вину.
На допросе в землянке Кичка начал просить:
— Отпустите, и я убью Бодягина и немецкого коменданта.
Только тут, во время допроса, выяснилось, что в ходе нападения партизан Василь находился в комнате, обращенной окнами на запад, и успел удрать. Удалось унести ноги и еще шестерым полицейским, а все остальные полегли. Кичка признался, что Василь еще раньше докладывал ему об участии в засаде на Бодягина и немцев Анатолия Зубенка из Дубовой Гряды. Мол, об этом и Савка знает, да прикрывает бандита. Одного никто не мог понять: почему молодой Шайдоб не выдал всех хлопцев? Побоялся за свою мать и сестру? Сам же Кичка не мог взять в толк, почему бургомистр отклонил его предложение об аресте семей Зубенка и Савки. Вместо этого он с немцами на следующее утро нагрянул в деревню, где прямо в избе расстреляли мать, двух сестренок и брата Анатолия. Савку пощадили: связали руки и увезли в Жлобин.
«Не смогли мы предупредить расправу», — с горечью подумал Илья Карпович и взглянул на Володю.
— Не нужно пока говорить об этом Толику Зине, — сказал хлопец.
— Почему? — не согласился командир. — Зачем скрывать правду? Скажем и им, и всему отряду: пускай люди увидят звериное лицо фашистов!
Допрос закончился, но все продолжали сидеть на своих местах. В углу попискивала рация, а снаружи глухо шумели старые ели.
10
Однажды в Дубовую Гряду приехало много гитлеровцев. Вооружившись пилами и топорами, они принялись валить дубы. Деревья тяжело падали на землю, так что в окнах дребезжали стекла. Лида вышла в последний раз взглянуть на дубовую рощу и остановилась поодаль, на меже. Зазвенит пила, захлебнется, потом опять звенит. И так несколько раз. Сначала дуб вздрагивает, потом вскидывает свои ветви-крылья, шумит, но они уже не удерживают его, трещат, ломаются и вместе с могучим стволом рушатся вниз. Над фашистом, только что остановившимся с пилой возле дерева, с тревожным криком пролетели две ярко-желтые иволги. Очевидно, где-нибудь в развилке ветвей находилось их гнездо с птенцами, и родители, полные решимости пожертвовать собой, старались отогнать пришельца. Немец усмехнулся, отложил пилу и поднял винтовку. И едва иволги встревоженно закричали опять, грянул выстрел. Одна из птиц, часто-часто замахав крыльями, упала в картофельную ботву. Гитлеровец рассмеялся и, заметив Лиду, хлопнул себя ладонью по груди:
— Гут!
«Во всем находят забаву. Неужели они думают, что так будет всегда?» — подумала девушка и, повернувшись, пошла домой.
Немцы каждый день грузили подъемным краном стволы дубов на большие автомашины с прицепами и отправляли на железнодорожную станцию. В эти дни Василь не боялся приезжать домой. После налета партизан полиции в Слободе уже не было, и он служил в Жлобине рядовым. Частые приезды молодого Шайдоба объяснились просто: хотелось повидаться с Лидой. А девушка не решалась прогнать его: он знал, кто из односельчан ушел в лес, и заверял Лиду, что не выдаст никого.
Однажды утром Василь приехал радостно взволнованный.
— Знаешь, Лида, мне было показалось, что хватит наказывать Миколу за пожар, — сказал он. — Хотел уже съездить и поговорить об его освобождении. Взял бы взамен хлопца из другой деревни и отвез туда. Никто бы не догадался.
— Так в чем же дело? — не поняла девушка.
— Разве ты не слыхала, что Микола с несколькими бандитами задушили часового и разбежались? Его схватили недалеко от Жлобина, остальных все еще ловят.
— Где он сейчас?
— В специальном вагоне, в тупике на сортировочной. Там два тюремных вагона, он в том, который ближе к центру города. Если кто угодит туда — считай что смертник. Охрана близко никого из гражданских не подпускает.
— Откуда ты все это знаешь?
— Был там случайно, отвозили одного комсомольца: хотел гранату бросить в немцев через окно, а она ударилась о раму, отлетела и его же секанула осколками по ногам.
— Значит, теперь Миколу уже не спасти…
Лида задумалась. Шумело в голове. Казалось, будто она кружится в каком-то колесе.
— Судьба такая, Лидочка. И, наверное, нам с тобой… — Василь впервые обнял девушку и хотел поцеловать, но та вырвалась.