Все утопало в лучезарном свете, словно слились воедино лучи солнца и луны, и было похоже на самый чудесный сон.
— О, Селина, — вздохнул Король, — я никогда еще такого не видел.
— Ты уверен? — спросила Селина.
Нет, Король вовсе не был в этом уверен. Да, он нюхал эти цветы, видел эти ручьи, бродил по этому берегу в… в… когда это было?., в самом раннем детстве. И одно за другим они исчезли: то ли в воду канули, то ли провалились сквозь землю, то ли — когда он стал подрастать — он сам потерял к ним интерес, и они перестали казаться ему такими прекрасными, и тогда кто-то, видно, перебросил их через ограду в Дубравию.
Но здесь все было волшебным, не только полянки и берега. Дети, которые пролезли сюда вслед за Королем и Селиной, теперь весело носились взад-вперед, бегали наперегонки по траве, плескались в ручьях, шлепали босиком по воде вдоль залива, играли цветами, ракушками и камешками и рыскали ватагой по пещерам и домам. И оттуда они выбегали с множеством сокровищ: куклами, дудочками, кукольной посудой, детскими книжками с картинками; куклы эти были прекрасны, как феи, дудочки пели, как соловьи, посуда сама собой наполнялась королевскими яствами, со страниц книг соскакивали эльфы и герои, чтобы поиграть вместе с детьми. При виде этого Король издал громкий возглас, точно вспомнил что-то давно забытое, тоже кинулся в небольшой храм неподалеку и вышел оттуда со своим первым музыкальным волчком. Он запустил его в траве, и раздалась музыка, нежная, как та колыбельная, что пела про себя его мать, когда он еще не родился.
— О, Селина! — вскричал Король. — Почему родители запрещают детям сюда приходить?
— Потому что они все забыли, — сказала Селина, — и знают лишь то, что в Дубравии скрывается нечто, опасное для Трудландии.
— А что это? — спросил Король.
— Грезы, — сказала Селина.
— А почему я ничего этого не видел, когда пришел сюда в первый раз?
— Потому что ты с собой ничего не принес и никого не привел.
— А на этот раз я принес свое стихотворение, — сказал Король.
— И привел меня, — сказала Селина.
Король взглянул на Селину — впервые с тех пор, как они зашли в Западную Дубравию, и увидел, что она — самая прекрасная девушка на свете, что она — Принцесса. Ее глаза, ее волосы и все ее лицо светились, такого сияния он не замечал ни у кого, даже у самой Селины. Улыбка ее была так прелестна, прикосновения рук так нежны, голос так певуч, что у Джона закружилась голова. И на ней было такое красивое платье — розовое, как лепестки розы, серебристое, как иней, а над головой переливалось что-то вроде радуги.
— Селина, — сказал Король, — ты — самая прекрасная девушка в мире!
— Да, — сказала она, — здесь, в Дубравии.
— Где мое стихотворение, Селина?
Она дала Королю листок, и он прочитал вслух:
— О, Селина! — вскричал Король. — Ты — Принцесса?
— Да, — сказала Селина, — Здесь, в Дубравии.
— Ты выйдешь за меня замуж?
— Да, — сказала Селина. — Здесь, в Дубравии.
— И там, в Трудландии! — вскричал Король и, схватив ее за руку, потянул за собой через преграду из цветов и веток, где порхали птицы, за забор.
— А теперь, Селина, — сказал он, затаив дыхание, — выйдешь?
— Куда выйду?
— Замуж. За меня.
— Изволь, — сказала Селина. И так она и сделала. И так как у нее были золотые руки, и она всегда все делала хорошо, то и Королевой она сделалась очень хорошей.
А в день свадьбы Король навсегда велел убрать семьсот семьдесят седьмую доску в заборе между Трудландией и Западной Дубравией, чтобы любой ребенок и любой взрослый всегда мог проскользнуть в эту дверцу, если только он не слишком растолстеет, что случается не так редко.