На следующий день Новосильцев принимал у себя в квартире друга.
— Не волнуйся, — успокаивал тот его. — Пистолеты — это не твои рапиры, тут думать не надо. Навёл — стреляешь.
— А если заклинит? — испугался Владимир.
— Вспышка, осечка не страшны. Дадут сделать полноценный выстрел.
Граф посмотрел на пол, а затем закрыл глаза и надавил на веки пальцами, издавая мычание.
— Mon ami, выше нос. У тебя уже есть замечательный секундант. Наймёшь специалистов, будешь разить мишени. Времени навалом! А на месте твой Чернов, вполне может быть, просто пульнёт в воздух. И будет la fin.
— Благодарю великодушно, Пьер. Кстати, ты, вроде, упоминал, что тот, другой, мужчина — поэт. Знаешь его?
— О, один раз пересекались. Рылеев Кондратий. Потомственный, но далеко не аристократ. Вроде, председатель Российско-американской. Что до стихов, то неплохие. Правда, дерзкий малый. Позволяет себе похлеще Пушкина. Там и до ссылки недалеко. Лучше не забивай tête! ***
Мелкая морось закончилась так же внезапно, как и началась, не успев замесить грязь на территории бывшей английском фермы, которую ныне осваивали для будущего Лесного практического института. Окраина города — дальше только дачи да тракт к Выборгу. Шестеро стоящих под кронами молодых деревьев ознакомились с правилами. Затем ротмистр Реад и подпоручик Герман подняли с земли коробочки с пистолетами. Оставалось время для последнего наставления.
— Что же, явно не отступит. Целься a la tête, не бойся. Ты защищаешь своё достоинство — можно и кровь пролить, — подбадривал молодого дуэлянта Пётр.
Между тем Рылеев тоже напутствовал своего стрелка:
— Костя, тебе предстоит побывать в руках самой судьбы. Кому суждено от петли умереть, того не застрелишь. Что же, от себя желаю только победы. Мы все за тебя!
Новосильцев и Чернов с оружием в руках подошли к друг другу и подтвердили намерение провести поединок.
— К барьеру! — послышался звучный голос. Стреляться предстояло с восьми шагов. *** Екатерина Орлова сидела рядом со стонущим сыном и рыдала, наблюдая за его страданиями. В комнатке окраинной богадельни было сыро, темно. Она отказывалась верить на слово доктору Арендту, с криком отправленному ею перекурить в двор. Врач всё твердил про задетую печень, потерю крови. Графиня же не хотела слышать про это, находясь к каком-то наваждении ожидая выздоровления и настоящего чуда. Но чуда не произошло.
— Мамень… — смог выговорить раненый и испустил дух. ***
Двадцать пятого сентября тысяча восемьсот двадцать пятого года к похоронной процессии, шедшей от дома на Васильевском, где брат и сестра Черновы снимали скромную квартиру, к Смоленскому кладбищу примкнуло несколько сотен человек. За гробом погибшего от ранения в голову шла бледная Екатерина Пахомовна, также Рылеев и другие участники Северного Общества.
Кондратий Фёдорович говорил соратникам:
— Заметили, как с пренебрежением каждый день они взирают на тех, кто ниже и беднее, как посылают следить за каждым чихом не по уставу. Не слушают гласа народа, не выполняют обещаний. А между тем решать вопрос об устройстве нашей Отчизны не только Аракчеевым, Орловым и прочим. Решить его всем. Как только появится возможность, мы выступим. Да, без Кости.
Шествие остановилось у безымянных могил возле церковной паперти.
Mon ami — мой друг. Adresse — адрес. Tête — голова.