В подтверждение своих размышлений, он поднёс к глазам сперва одну, потом другую ладонь. Они были на месте, но зрение могло лишь вычленить их розовые пятна на грязно-зелёном фоне, с которым сливалось всё окружающее.
Ноги тоже существовали. Он согнул их в коленях и обнаружил увеличение белого пятна перед собой.
- А, может, у меня что-то со зрением? - пришла догадка. Но он тут же отмёл её. - Офтальмологических не держат на постельном режиме...
На этот раз дверь распахнулась с грохотом. Задремав, он не чувствовал хода времени, но, очевидно, после обеда прошло не так уж много времени, желудок давал о себе знать приятным ощущением сытости.
Эти визитёры, он по шагам, определил, что их двое, обладали мужскими голосами и не были столь тактичны, как санитарка. Они быстро стянули с него одеяло, задрали рукав пижамы.
- Он чего, спит? - спросил грубый голос.
- Дрыхнет... - презрительно отозвался второй.
Послышалось непонятное позвякивание. Приоткрыв глаза, он увидел, две фигуры, склонившиеся над чем-то металлическим. На мгновение зрение прояснилось и он увидел лоток, на котором лежал шприц, кусок силиконового шланга и подушечка из оранжевой клеёнки.
"Набор для внутривенных инъекций..." - подумал он. И не ошибся.
Тут же один из мужиков, прямо поверх закатанного рукава пижамы, перетянул ему руку. Мазнул чем-то мокрым и холодным по локтевому сгибу, и в воздухе отчётливо запахло спиртом.
- Такую ценную жидкость на этого ублюдка тратим... - недовольно проворчал один из мужиков.
- Не жмотись. Капля всего-то уходит... - огрызнулся второй.
Через мгновение он почувствовал укол.
- Ну, Пономарь, получай дозняк!..
На него накатило странное чувство расслабленности, мозг погрузился в дремотную истому. Окружающее как бы перестало для него существовать. И лишь где-то далеко, переливаясь многократным эхом, звучало бессмысленное слово:
- Монопарь... Номопарь... Мопонарь... Пономарь...
От него веяло чем-то родным, знакомым, но сосредоточится, чтобы выяснить, вспомнить, что оно означает, ему было чертовски лень.
Ужина он не помнил. Возможно, его не было вовсе. Или был, но прошёл мимо его сознания. Да о каком сознании могла идти речь? Всё окружающее было подёрнуто плотной наркотической завесой, а его мозг отказывался повиноваться.
Разбудил его очередной укол. Грубые манипуляции с его телом вывели его из себя, но гнев не успел оформиться в мысль, проскользнув невнятным ощущением.
Однако действие укола на этот раз уже не было таким сильным. Это вызвало досаду, такую же мимолётную, как и давешнее недовольство.
Эйфория опять плавно перешла в сон.
Открыв глаза, он понял, что сейчас ночь.
Из окна, расположенного где-то в изголовье, лился слабый, мертвенно-бледный свет далёких фонарей. Послышался паровозный гудок и он понял, что окончательно проснулся.
Видение окружающего мира уже не было таким мутным. Ему удалось разглядеть плафон на потолке, скрывающий люминесцентные лампы, а с трудом повернув голову, он мог увидеть и тумбочку, стоящую рядом с кроватью. На её пластиковой поверхности ничего не было. Лишь пятно от пролитой и высохшей жидкости, напоминающее спящую собаку с длинным хвостом, по-иному отражало заоконный свет, нежели остальная поверхность.
Пустые крашеные стены. Дверь из листа толстого матового стекла. Типичная обстановка больницы.
Теперь он чётко вспомнил и санитарку, кормившую его обедом. Вспомнил по ощущениям, не по образам. В памяти всплыли грубые санитары, делавшие инъекцию.
"Что-то они сказали важное... Голодарь?.. Нет, какое-то другое слово."
Ему казалось, что если он вспомнит этот набор звуков, то произойдёт что-то очень важное. Жизненно необходимое. Он поймёт, почему он находится здесь, чем он болеет...
"И вообще, что это за клиника? Может, психиатрическая?"
Это объясняло бы и его состояние, и странные , приводящие в бесчувствие и беспамятство уколы. Но откуда-то он знал, что в психбольницах обстановка другая. Например, нет тумбочек для личных вещей...
"Что же с ним произошло? Да и кто он, в конце концов?", - задав себе этот вопрос он, с ужасом, прогнавшим прочь остатки эйфорического состояния, понял, что не помнит этого. Он ещё раз огляделся, словно пытаясь в стенах, в окружающей обстановке найти намёк на своё имя, профессию. Но тщетно. Голые стены молчали. Да и что они могли сказать?
- "Пономарь."
Это слово внезапно словно высветилось из глубин памяти.
"Да! - понял он, - так его звали. Но ведь это не имя, кличка. Кто же он такой на самом деле?"
Внезапно замигали лампы под потолком, зажглись. Пономарь зажмурился и услышал щелчок отпираемого замка.
В ярком свете он увидел парня в одежде никак не соответствующей лечебному учреждению. Вошедший носил потёртые джинсы и пёструю шелковую рубашку.
- Где я? - слабым голосом попытался спросить Пономарь.
Вместо ответа парень исчез. Из коридора донеслась ругань, среди многоэтажного мата пациент явственно вычленил суть фразы:
- Кто допустил, чтобы он пришёл в себя?!
Послышался грохот, за ним быстрый топот двух пар ног и в палату влетели санитары. Во всяком случае, белые халаты на этих мужиках присутствовали.
- Что ж ты? - плотоядно ощерясь спросил один из них, невысокий, начинающий лысеть брюнет.
Второй в это время с металлическим звоном опустил на тумбочку принесённый поднос.
- Сейчас уколемся, и больше никаких вопросов задавать не будем... Добазарились?
Пономарь хотел, было, отрицательно покачать головой, но пока он собирался это сделать, его рукав уже был закатан, а рука перетянута жгутом и к ней приближалась игла шприца. Поняв, что после укола он вновь потеряет сознание, пациент шевельнул рукой и острый металл вонзился не в вену, а около неё, в сухожилие. Руку пронзила острая боль, и тут же Пономарь получил увесистую затрещину.
- Не рыпайся, блин!..
Твёрдые пальцы схватили его за бицепс и за запястье. Игла тут же вонзилась вновь и Пономарь захлебнулся в подступившей к горлу эйфории.
На этот раз его посетили видения.
В этих не то снах, не то галлюцинациях, он точно знал кто он такой, но в той жизни это знание казалось не таким ценным, каким-то само собой разумеющимся. Словно понимание того, кто он есть, совсем не было ему нужно.
И там окружали его люди.