— Я… рад слышать это, но… кто… вы?
— Я — дочь местного доктора, Ровена Уинсфорд.
— Доктор… Уинсфорд? — повторил маркиз, словно пытаясь припомнить это имя.
От него не укрылась улыбка, осветившая лицо Ровены.
— Вы вряд ли слышали о нас, — сказала она. — Но ваш врач, сэр Джордж Сеймур, приезжал из Лондона, чтобы осмотреть вас. Он сказал, что у вас нет никаких серьезных внутренних повреждений, которые не зажили бы сами, но решительно запретил трогать вас с места, объяснив, что вам требуется полный покой.
Говоря все это, Ровена увидела, как глаза маркиза медленно закрываются, словно он тщетно борется с нахлынувшей на него сонливостью.
— Спите, — тихо произнесла она. — Вас ничто не должно беспокоить. Через несколько дней поправитесь и вернетесь домой.
С трудом усевшись, опираясь спиной о подушки, маркиз стал внимательно изучать поставленный перед ним поднос с едой.
— Я не люблю голубей, — заявил он.
— Боюсь, что ничего другого не могу предложить вам, милорд, — ответила Ровена. — Цыплята слишком дороги, а говядину вы ели вчера.
— Если он не любит голубей, — раздался от двери тоненький детский голосок, — пусть съест мой пастуший пирог. Я обожаю голубей — и Гермиона тоже.
Повернув голову, маркиз увидел Лотти, которую хорошо узнал за последние дни. Девочка умоляюще смотрела на него.
С огромными глазами и светлыми волосами, она была уменьшенной копией старшей сестры. Но если лицо Ровены было тонким, под стать ее стройному телу, личико Лотти было круглым и пухлым, словно у одного из ангелочков, украшающих церкви в Баварии.
Однако маркиз отличался обстоятельностью характера и любил все выяснять до конца.
— Почему цыплята слишком дороги? — спросил он.
— Потому что у нас нет денег, чтобы купить их, милорд, — ответила Ровена.
— Вы хотите сказать, что я не плачу за свое содержание, мисс Ровена? — недоуменно уставился на нее маркиз.
— До сих пор вы были в таком состоянии, что я не могла выяснить с вами денежный вопрос.
— Тогда почему вы не обратились с этим к моему секретарю? — удивился маркиз. — Он бывает здесь достаточно часто.
— Мне это просто не пришло в голову, — честно призналась Ровена.
— Но почему, черт возьми, он сам не предложил вам деньги? — раздраженно спросил маркиз.
— Он принес вам кое-какие фрукты, которые мы не можем позволить себе купить, и вино, — терпеливо пояснила Ровена. — Только папа не хочет, чтобы вы его пили, пока не окрепнете немного.
— Наверное, моему секретарю просто не пришло в голову, что у вас может не быть денег на приобретение необходимых продуктов, — произнес маркиз, словно разговаривая с самим собой. — Однако при мне должны быть деньги.
— Ваш бумажник здесь, милорд, в ящике письменного стола, — кивнула Ровена.
— Тогда принесите его мне.
— Ваша еда остывает, — сказала девушка. — Лучше покушайте сначала.
Маркиз поглядел на Лотти.
— Думаю, я бы предпочел съесть пастуший пирог.
— Я принесу его вам, принесу сейчас же, — радостно воскликнула Лотти.
— Нет, подожди, — крикнула сестренке Ровена, но было уже слишком поздно — Лотти бежала вниз по ступенькам. — Если вы будете вмешиваться в мои домашние дела, — строго сказала маркизу Ровена, — я позабочусь о том, чтобы вас тут же отправили домой, что бы там ни говорил доктор.
— Вы уже достаточно покомандовали мной, — возразил маркиз. — Я пробуду здесь столько, сколько мне понадобится, и вы знаете не хуже меня, что ваш отец не позволит так обращаться с больным.
— У отца, кроме вас, достаточно других пациентов, милорд.
— Но не таких важных, как я, мисс Ровена, — с улыбкой сказал маркиз.
— Очень эгоистичное замечание. Когда речь идет о страданиях, все люди для папы одинаковы.
— Но, как вы прекрасно знаете, далеко не все способны расплатиться за оказанные им услуги, — не сдавался маркиз.
Ровене нечего было на это возразить, поэтому она лишь крепко сжала губы, чтобы не ответить маркизу какой-нибудь колкостью. Она уже успела заметить, что, как только самочувствие маркиза улучшалось, он начинал проявлять упрямство, капризничал, частенько дразнил ее, что раздражало Ровену. Ей казалось, что его упрямство подрывает ее авторитет. Например, Лотти, которая уже торопливо поднималась обратно по лестнице, еще неделю назад ни за что не осмелилась бы потребовать голубя, когда ей полагалось есть пастуший пирог.